На миг мной овладела паника, потом я овладел собой и постарался вспомнить, что сказал солдат тем утром в Сокорро: «Сто двадцать пять миль песка и камня… воды нет, если только не набредете на дождевую лужу… Есть только один способ пройти по ней: накачать своего скакуна водой так, чтоб из него лилось, захватить с собой две большие фляги, выехать часа в три утра и лететь, как ветер. Потому как, если вы не преодолеете ее за сутки… значит, не преодолеете никогда».
Не успели еще эти мысли промелькнуть у меня в голове, как я уже снова был в седле. Единственной надеждой было гнать во всю мочь, пользуясь прохладой ночи. Как далеко я продвинулся? Быть может, миль на двадцать. Остается еще сто… Но если не найду воду – я покойник. Выдержит ли араб еще часов пять – это еще миль, допустим, тридцать, что позволит одолеть почти полдороги? Если конь выдержит и мы найдем воду… Как это называется? Лагуна? Тогда у нас есть все шансы, но если я буду гнать лошадь слишком быстро и она не выдержит… Но не время мешкать. Я задержался еще не надолго, чтобы влить в рот арабу остатки воды из фляги, после чего двинулся вперед. Было зябко, луна зашла, и я скакал почти вслепую, слыша только стук копыт, отдававшийся эхом по пустынной равнине, и стараясь удерживать Полярную звезду в створе ушей араба.
Делая короткие остановки, я гнал коня почти шесть часов, после чего дал коню двухчасовой отдых, укрыв от холода своим одеялом – сейчас его здоровье было куда важнее моего. Мороз стоял жуткий, и к тому же мы начали дьявольски страдать от жажды. Бедная скотинка жалась ко мне, тыкаясь носом во флягу. Я некоторое время вел араба в поводу, но он вдруг начал упираться и нервно ржать. Распознав сигналы, я вскочил в седло и отпустил поводья. Скакун едва не час прямо-таки летел; я чувствовал, что дорога пошла немного под уклон, и когда первые лучи рассвета пролились на Хорнаду, безошибочно различил сквозь туман блеск воды. Язык слишком пересох, чтобы издать радостный клич. Я буквально вывалился из седла и пополз к ближайшей луже. К ужасу моему, араб понесся дальше, застучав копытами где-то в тумане. Я же лежал, раздираемый на части испугом потерять коня и жаждой. Жажда победила. Я припал к воде и в тот же миг отпрянул, захрипев от ужаса. Это был настоящий рассол.
Разве чудо, что на голове моей седые волосы? Чудо в том, что они вообще на ней уцелели, поскольку я едва не выдрал их все с корнем в тот ужасный миг, когда, вскочив, сломя голову ринулся вперед, в надежде остановить треклятое животное, где бы оно ни находилось, но из пересохшего горла моего вырывались лишь слабые всхлипы. В панике я бежал, спотыкаясь в тумане: без воды, без коня, потерявшийся в пустыне – со мной почти все уже кончено. Дважды я падал на камни и оба раза поднимался, заливаясь слезами, но, упав в третий раз, остался лежать, молотя по земле кулаками, пока не сбил их в кровь, и корчился и рыдал в отчаянии.
Что-то прикоснулось к моей шее – что-то влажное и прохладное. В пароксизме страха я перекатился и обнаружил, что это араб лижет меня. Боже правый, морда у него была мокрая! Я стал вглядываться вперед: там виднелись еще пруды, и значит, хотя бы один из них все-таки с пресной водой! С трудом поднявшись, я поспешил к ближайшему, но хитрая скотинка порысила к тому, что подальше. Я последовал за ней и через миг едва не с головой окунулся в чистую, вкуснейшую воду, и пил ее, плещась и катаясь, пока не перехватило дыхание. Араб тем временем тоже припал к пруду, элегантно, как и полагается джентльмену, опустив морду. Едва не задушив коня в объятиях, я позаботился накачать его так, что он едва не лопнул.
Мы отдохнули пару часов, и мне оставалось мечтать лишь о том, чтобы вместо до обидного крошечного пузырька на поясе у меня был настоящий бурдюк для воды. Но делать нечего: я наполнил флягу и мы выехали из длинной низкой ложбины в насыщенный испарениями утренний воздух. Впереди простиралась ужасная пустыня без единого куста или клочка травы в поле зрения. Справа вздымались угрюмые безжизненные горы, скалистыми уступами сбегавшие к равнине, слева на большом расстоянии тоже виднелись возвышенности – не это ли хребет Кристобаль, обрамляющий Дель-Норте? Я развернул араба в том направлении: если поднажать, то можно успеть достичь гор до наступления самого жаркого времени. Мы пустились в галоп. Я повернулся в седле, желая бросить прощальный взгляд… и натянул поводья, оцепенев от увиденного.