Поразмыслив, я пришел к выводу, что идея вовсе не дурна и не уступает путешествию с Касси по Миссисипи. Хотя Клеонии не хватало стального характера и самообладания Касси, кое в чем она могла дать последней фору. Клеония была образована, интеллигентна, сведуща в языках, способна, при желании, держаться как леди и выражала готовность отработать свой побег – тем самым решалась проблема наличности, весьма меня беспокоившая. А еще она сможет согревать меня по ночам даже лучше, чем Касси, которая, в конечном счете, была холодна, как лягушка. И когда мы сделаем ноги, милашке Сьюзи останется только смириться – Клеония свободна, как воздух. Можно не спеша добраться по долине Дель-Норте, достаточно спокойной, до Эль-Пасо, а оттуда перебраться в Мексику. Там я дам ей время заработать мне денег на дорогу до Англии. Не находя в плане изъянов, я рвался скорее привести его в действие.
Долго ли коротко ли, но мы провели за обсуждением всю сиесту, и к концу этого времени я уже не видел решительно никаких причин, препятствующих приняться за дело, не откладывая. Бабенка она оказалась смышленая и изложила все гладко: мне предстояло добыть для путешествия двух лошадей – они понадобятся к утру – и собрать необходимые вещи. Для этого требовались деньги, а у нее имелось почти сто долларов – чаевые, полученные от довольных клиентов в Орлеане и тут, в Санта-Фе, – для начала этого нам хватит за глаза. Мне предстояло перенести наши вещи в летний домик, и следующей ночью, когда веселье достигнет кульминации, мы должны встретиться у задней калитки и отправиться в путь. Сказать по правде, не имелось никаких веских причин делать это тайком, но чем меньше глаз, тем лучше. Как правило, я большой охотник провернуть нож в ране, но к Сьюзи питал слабость, к тому же не забыл, насколько круто она обошлась с Джоном Черити Спрингом. У меня не было желания попасть по причине женской мстительности в лапы вышибал-лакеев.
На следующее утро я прикупил превосходного мерина-араба для себя и мула для Клеонии, оставил их на время в конюшне на южной стороне Плазы и остальную часть дня посвятил последним приготовлениям. Ближе к вечеру чемоданы уже лежали в летнем домике, так же как винтовка и револьвер. Потом, в память о минувших днях, я подкараулил Сьюзи за туалетным столиком и задал ей жару, как когда-то в Орлеане. Когда все кончилось, она даже расплакалась, и последнее мое воспоминание о ней – это как она сидит, затянутая в корсет, переводит дух и охает от удовольствия, а рядом стоит бокал с портвейном. «Я выпью за твое здоровье в „Сайдер-Селларс“, старушка», – подумал я и закрыл дверь.
В игровом зале вечер тянулся ужасно медленно, зато в спальнях, судя по звукам, было «свистать всех наверх!». В несколько минут двенадцатого я вышел и направился к беседке; не знаю почему, но сердце мое колотилось как бешеное. Я надел шляпу и сунул револьвер в кобуру. Под соснами раздался хруст, послышались шаги, и вот Клеония, придерживая у шеи накинутый на голову плащ, уже рядом со мной. Глаза ее сияли на казавшемся бледным из-за полутьмы прекрасном личике. Едва не плача от возбуждения, она обвила меня руками, я с жаром расцеловал ее и ласково облапал. Все было при ней, и, как это всегда случалось при наших свиданиях, я затрепетал от предвкушения.
Из дома доносились звуки музыки и приглушенные взрывы смеха. Приказав ей сидеть смирно, я выскользнул через заднюю калитку, чтобы убедиться, все ли в порядке. Один конец переулка выходил на улицу, ведущую к Плазе, – там горел свет и мелькали люди, зато другой был погружен в кромешную тьму. У стены за моей спиной раздался шорох, я обернулся, уронив сердце в пятки, и тщетно пытался нащупать рукоять револьвера – от стены отделилась худая, гибкая, как кошка, фигура. Я судорожно вздохнул, когда свет упал на размалеванное лицо, горящие, словно угли, глаза и двойные перья индейца племени навахо.
Не успел я пошевелиться, как показались еще двое – пара одинаковых, обнаженных по пояс призраков. Я хотел закричать, но тут сзади донесся тихий шепот; обернувшись, я со вздохом облегчения разглядел маленького священника. Тот протягивал мне кожаный кошель.
– Две тысячи долларов, как договорились. Где она?
Я был настолько ошарашен, что просто кивнул на ворота. В этот миг ко мне вернулся голос:
– Боже милостивый, индейцы!
– Разве не вы сегодня говорили, что понадобятся люди – иначе по-тихому нам ее не унести.