Держа на закат, мы углубились в сильно пересеченную местность с холмами, поросшими сосной и кедром, и делали только короткие остановки, во время которых Галлантин и Иларио совещались с проводниками-индейцами. Наши кони отмеряли милю за милей по этому благоухающему лабиринту. Поступил приказ подкрепиться из седельных сум, прямо на ходу – Галлантин взял след и упрямо шел к цели. По части ночных вылазок я ничем не хуже многих других, ей-ей, но среди этих холмов, густо покрытых зеленью, напрочь утратил чувство направления. Знаю только, что от асиенды мы проскакали четырнадцать часов, и я начал уже бояться, что мой араб вот-вот свалится, но тут скомандовали остановку.
Но и это было сделано только для того, чтобы спешиться и углубиться в заросли. Жуткое дело: ты бредешь в ночи, уцепившись рукой за ремень идущего впереди человека, тогда как следующий сзади хватается за тебя, и изо всех сил стараешься не трещать, как медведь в малине. Другая твоя рука судорожно сжимает ружье, а зубы плотно стиснуты из-за боли в сбитых седлом ягодицах. Мне стало казаться, что небо сереет, и Иларио, идущий во главе, шепотом поторапливал нас. Потом он замер и указал на мерцающий сквозь кустарник красноватый отблеск, который явно не имел отношения к рассвету. «О, боже, начинается!», – думал я, когда мы полезли вверх по склону, уже не держась друг за друга, но выверяя каждый шаг, прежде чем опустить ногу. Иларио шел впереди. Тьма постепенно рассеивалась: можно стало различить своих соседей и мексиканца, ведущего нас. Мы достигли гребня холма и залегли среди кустов, обливаясь потом и совсем без сил – но вот спать почему-то совсем не хотелось, уверяю вас.
Чтобы происходящее было понятно, поделюсь с вами тем, что узнал уже позднее: Галлантин опознал в налетчиках мимбреньо-апачей из Медных рудников Санта-Риты, находившихся к югу от асиенды. Он заподозрил, что индейцы разбили где-то в дебрях лесов Хила лагерь – своего рода передвижную базу, из которой и вышел, как пить дать, тот отряд. Апачи, да будет вам известно, законченные кочевники, и переселяются с места на место иногда после недели, иногда после нескольких месяцев стоянки – как им заблагорассудится. Домов не строят – по их словам, где очаг, там и жилище. Далее Галлантин рассудил, что после успешного набега воины вернутся в лагерь, дабы отметить успех радостными воплями, обжорством и обильной выпивкой из тизвина и кактусового сока, а заодно произвести впечатление на девушек хвастливыми рассказами про то, как корчились над огнем развешанные жертвы. Наш командир рассчитывал, что к рассвету краснокожие уже хорошо наберутся. И вот рассвет наступил, солнечные лучи пробивались сквозь листву, озаряя небольшую долину, а на краю ее общество «Галлантин и К°» уже готовилось открыть свой бизнес. (Интересно, знал ли лейтенант Харрисон, что текущий курс апачских скальпов составлял по три сотни за штуку? И впрямь получше бобра будет.)
Перед нами находилось узкое, каменистое дефиле с протекающим по его дну ручьем. В том месте, где дефиле расширялось, переходя в открытое ровное пространство размером в акр, ручей превращался уже в небольшую речушку. Потом скалистые стены сближались снова. На открытом пространстве притулилась индейская деревня, за которой футов на семьдесят в высоту вздымался почти отвесный утес, а за ним начинался поросший лесом уступ. С нашей стороны склон был крутым и покрыт кустарником, а другой конец дефиле разбегался расселинами, густо утыканными деревьями. Превосходное укромное логово, стоит признать, при условии, что о нем никто не знает, но Галлантин узнал, и теперь оно превратилось в смертельную западню. Апачам, конечно, следовало выставить часовых, вот только сомневаюсь, что они этим озаботились: опьяненные удачей и своей кажущейся безопасностью индейцы явно не видели такой необходимости.