Трах! Первый выстрел донесся от каменистой гряды, и вскоре долина окуталась огнем и дымом. Я спустил курок и заметил, как мой дикарь подпрыгнул и повалился на бок. Вокруг него падали люди, и весь лагерь превратился в кипящий котел и огласился криками и громом выстрелов, производимых с убойной дистанции. Я смазал по одному верзиле, зато попал в другого, который побежал к корралю, после чего продолжал посылать в краснокожих пулю за пулей.
Даже картечница Гатлинга не могла быть смертоноснее, ибо каждый в отряде был отличным стрелком, а это сорок человек с шестизарядными винтовками, не считая нескольких оригиналов со старыми длинностволками, которые, впрочем, тоже не мазали. Ружья Шарпа выпускали по шесть зарядов в минуту, а кольты даже еще больше. Не прошло и двух минут, как в поле зрения не осталось ни одного мужчины-индейца. Вся земля была усеяна телами, раненых среди которых тоже не было, ибо стоило кому-нибудь пошевелиться, как в него тотчас вонзались полдюжины пуль. С десяток успели добежать до корраля и сломя голову ринулись вдоль русла ручья, но далеко не ушли. Еще несколько отважно бросились через поток к нашей позиции, но не успели проделать и полпути по склону холма. Бойня закончилась.
Оставались еще викупы, и наши индейцы выдвинулись вперед с разных концов дефиле, начав методично втыкать в обтянутые шкурами стены одну зажигательную стрелу за другой. Когда жилища занялись, изнутри донеслись вопли, наружу хлынули женщины, среди которых встречались иногда воин-другой. Мужчин отстреливали, индианки же мельтешили, словно потревоженные муравьи. Пока они слепо метались между горящими викупами или пытались укрыться у подножья скал, нескольких, должно быть, подстрелили. Когда пальба стихла, долина была затянута густым облаком порохового дыма; не слышно было ничего, кроме треска пылающих викупов да приглушенных завываний насмерть перепуганных женщин и детей.
Из под деревьев стали появляться охотники, Иларио встал и дал нам сигнал спускаться вниз. Шли мы медленно и осторожно, без всяких там «ура» или кличей, поскольку победой такое не назовешь – охотники ведь не вопят, подбирая добычу. Прозвучали еще несколько выстрелов – это добивали раненых – и отрывистые команды. Затем мы молча прошлепали через ручей, направляясь в усеянному трупами лагерю, где нас поджидал Галлантин.
Для охраны женщин и коней были оставлены часовые, а потом заблестели ножи – охотники готовились приступить к тому, ради чего все затевалось. Не хочу беспокоить вас отвратительными подробностями, но упомяну о паре деталей, которые следует сохранить ради истории. Один «замшевый» был занят тем, что сдирал с трупа всю кожу головы, расположенную выше ушей, и его товарищ, ловко срезавший скальп только с макушки, заметил, что тот проявляет излишнее старание. На это первый возразил, что власти Чиуауа предпочитают получать целый скальп.
– Знаешь, некоторые сукины дети, – говорит он, пыхтя и отдуваясь, – ухитрялись сделать из одного скальпа два, так что мексы стали чертовски подозрительно относиться к маленьким скальпам. Хочешь получить всю сумму – притащи им целиковую шкурку! – Потом дернул за волосы. – Да что б тебя, ублюдок, ну, давай!
Еще я заметил, что все скальпы складируются в одну кучу, которую авторы популярных романов не преминули бы назвать «зловонной». И непонятно, с какой стати, поскольку они не воняли – это больше всего напоминало ворох грязного старого тряпья. Галлантин в оба приглядывал за тем, как их просаливают, и вел подсчет. Всего получилось сто двадцать восемь штук.
Вас может интересовать вопрос, снял ли я сам хоть один скальп. Отвечу, что нет. Прежде всего, я ни за какие коврижки не согласился бы прикоснуться к волосам индейца, а кроме того, эта работа требует навыка. Впрочем, меня посещала мысль, что неплохо было бы захватить что-нибудь на память – ну, вы меня понимаете. Как я писал в статье для «Филд», охотничий трофей на стене работает на реноме владельца: вот, допустим, голова изящной антилопы, а вот пучок волос с табличкой: «Мимбреньо-апач, лес Хила, 1849 г.». Я направился уже было к одному телу, лежавшему на склоне холма, постоял над ним с минуту, потом живо зашагал прочь. Убитому было лет восемь от роду.