Но мне вдобавок сильно повезло. Будь она обычной индейской девчонкой, читать бы вам: «Флэши, род. 1822, ум. 1849, мир его праху», и даже строки в «Газетт» не напечатали бы. Спасители не стали бы ее и слушать, сочтя меня еще одним белым охотником за скальпами и очередным экземпляром для своих зверских опытов. Но так как моя индианка была не абы кто, а Сонсе-аррей (Утренняя Звезда), Разгоняющая Облака Женщина, четвертая и любимейшая дочь Мангас Колорадо (Красные Рукава), великого вождя мимбреньо, повелителя Хилы и грозы прерий от Льяно-Эстакадо до Вырытого Богом Большого каньона, славная также тем, что никогда в жизни не работала и не было с начала времен ни одной другой женщины, имевшей более полную коллекцию бус и брелоков, то даже воины бронко[135] с налитыми кровью глазами сочли за лучшее не гладить ее против шерсти.
Так что они ограничились тем, что раздели мое бесчувственное тело и подвесили его вверх тормашками на тополе, рядом с дюжиной прочих охотников за скальпами, имевшими несчастье остаться в живых после нападения. Затем индейцы, следуя традиции, разложили под нашими головами костры, но по настоянию Сонсе-аррей повременили разжигать мой до поры, пока она не изложит свою просьбу перед вождем. Пока же апачи коротали время, сдирая неспешно кожу с моих бедных товарищей – занятие, к которому моя красавица, наряду с остальными скво, радостно присоединилась. Благодарение Богу, я пребывал в полном бесчувствии.
Придя в себя, я почувствовал, что ослеп, в ушах стоял гул, а все тело ныло. Будто этого мало, рядом кто-то непрерывно молил по-испански о пощаде и выл от ужаса. Тогда я не знал, но это был подвешенный на соседнем дереве Иларио, заживо поджаривавшийся на огне. Крики постепенно ослабели до повизгиваний, заглушаемых отдаленным хором криков, стонов и сумасшедшего хохота. Люди, располагавшиеся ближе ко мне, говорили на смеси испанского с каким-то незнакомым языком.
Я пытался открыть глаза и встать, но нигде не мог нащупать землю – вот на что похоже, когда, очнувшись, ты обнаруживаешь себя подвешенным на дереве головой вниз. Мне казалось, что я плыву, при этом ноги у меня оторваны напрочь. Потом глаза мои открылись, вместе с запахом дыма и крови, и я увидел человеческие фигуры, только почему-то перевернутые. Тут до меня дошло, где я, и жуткое воспоминание о тех трупах на асиенде промелькнуло в моем мозгу. Я попытался закричать, но не смог.
– Por que no?[136] – были первые слова, которые мне удалось разобрать.
Произнесены они были таким густым и хриплым басом, что с трудом верилось в его принадлежность человеческому существу. (Кстати сказать, дальнейшее знакомство с его обладателем только укрепило меня в этих сомнениях.) Отвечал женский голос, высокий и сердитый, по большей части по-испански. Чьи-то мужские голоса вклинивались в реплики женщины, и, стараясь оборвать их, она время от времени переходила на неизвестный язык, видимо, апачский.
– Потому что он был добр ко мне! Тогда как другие, вроде этого паршивого пса, – тут раздался звук пощечины и взрыв хохота – это она ударила несчастного Иларио, – хотели изнасиловать и убить меня, он сражался за меня, убил одного из них и был добр ко мне! Оглохли вы все, что ли? Он не злой, как остальные!
– Но у него белые глаза! – кричит какая-то сволочь. – С какой стати нам щадить его?
– Потому что я так сказала! Потому что он спасал мне жизнь, пока вы, трусы, дрыхли, прятались или… или испражнялись в кустах! Я говорю, что его не убьют! Я прошу отца подарить ему жизнь! И глаза у него не белые, они черные!
– Но он пинда-ликойе, враг! Он американо, охотник за скальпами, убийца детей! Посмотри на тела наших людей, замученных этими зверями…
– Он не делал этого! Если бы делал, то разве стал бы помогать мне?
– Хух! – раздалось понимающее хмыканье. – Тебе любой мужчина поможет! И злой и добрый – тебе подвластно искусство добиваться помощи.
– Лжец! Свинья! Ублюдок! Мерзкая куча бизоньего помета…
– Баста! – снова вмешался бас. – Если его не убить, то что с ним тогда сделать? Обратить в рабство?
Это, похоже, поставило ее в тупик. Она заколебалась, послышались скептические смешки, окончательно взбесившие девушку. Она разразилась страстной речью, заявляя, что как дочь вождя будет делать все, что ей вздумается. Заявление было встречено собранием с иронией, раздирайтесь, мол, мисс, как вам заблагорассудится, а лидер оппозиционной фракции высказал предложение, что если ей угодно выйти замуж за белоглазого подонка, то… Как понимаете, я передаю вам эту дискуссию настолько, насколько мог расслышать и разобрать слова.