Приняв на себя надзор за мной, Раззява был непрочь избавиться от этой обязанности и тем же вечером ввел меня в особое апачское общество, которое, по здравом размышлении, более всего походило на клуб. Перекусив, мы с ним направились к одиноко стоящему кирпичному зданию у форта, походившему на гигантский улей с крошечной дверцей сбоку. Там собралось около сорока мужчин, включая Мангаса. Все были совершенно голыми и весело шутили и переговаривались между собой. Никто не удостоил меня взглядом, поэтому я по примеру Раззявы разделся, после чего вслед за ним заполз на карачках внутрь и оказался в такой жаркой и удушливой атмосфере, какой раньше мне не доводилось встречать.
Темень там стояла, как ночью в Египте, и мне пришлось наощупь пробираться сквозь толпу голых мужиков, приветствовавших меня бурканьем, которое, должно быть, означало нечто вроде: «Гляди куда ставишь ногу, болван!» Я задыхался от смрада и взмок, пробираясь дальше, пока не оказался в самой гуще пыхтящих, извивающихся апачей. Мне казалось, что я вот-вот грохнусь в обморок от духоты, жара и вони. Дышать было нечем, а тут еще сверху полилось теплое масло – так мне показалось сначала, но на деле оказавшееся пόтом, стекавшим с сидевших наверху.
Им нравилось жариться заживо в этой жуткой духовке – до меня доносилось довольное покряхтывание и охи, а у меня не было сил даже пискнуть в знак протеста. Оставалось только стараться не уткнуться лицом в чье-нибудь смердящее тело да втягивать время от времени то, что претендовало на название воздуха. С полчаса мы лежали в этой удушливой темноте, истекая потом и поджариваясь до стадии полного коллапса, потом все потянулись к выходу, и я с трудом – скорее мертвый, чем живой, – протиснулся наружу.
Вот так я познакомился с индейской «палаткой для потения»[147] – одним из самых отвратительных опытов в моей жизни. Однако час спустя, сам не знаю почему, я вдруг почувствовал себя удивительно посвежевшим. Но больше всего меня поразило то, что они приняли меня в свое сообщество как нечто само собой разумеющееся – я почувствовал себя членом элитного «Апач-клаба», причем во всех прочих отношениях клуб этот был таким же цивильным, как «Уайтс», не такой нудный, как «Реформ», и с кухней получше, чем в «Атенеуме».
Знакомство с культурой апачей продолжилось на следующий день, когда вместе с остальной публикой я присутствовал на великой похоронной церемонии, провожавшей в последний путь безвременно ушедшего Васко и жертв бойни Галлантина – тела последних доставили из долины. Дельце было довольно неприятное, поскольку пара-тройка из тех, что волокли сейчас на носилках, улеглись на них по моей вине. Каждому покойнику размалевали лицо, а скальп приладили на место – интересно, кто же их все примеривал? – а оружие несли впереди. Тела погребли под нагромождением скал вблизи большого холма, который у них назывался Бен-Мур. Последнее меня, признаюсь честно, ошарашило, поскольку на гэльском наречии большой холм называется «Бен Моор». Может, это были какие-нибудь шотландские апачи? Но знаете, я бы сильно не удивился – эти жулики в пледах где только ни таскаются. После похорон индейцы разожгли очистительные костры и отметили место крестом – да-да, представьте! Полагаю, они переняли это у даго.
Касательно скальпов я обнаружил, что мимбреньо не питают особого пристрастия к вырезанию тонзур на макушках своих противников, но несколько штук, снятых с убитых бандитов Галлантина, все-таки привезли с собой. Женщины обработали их и растянули на небольших рамках – видимо, пригодятся для украшения гостиных. Один скальп был с бледной кожей и рыжими волосами – я предположил, что это Грэттена.
С моим приводом к алтарю тоже не мешкали. Сразу после похорон Раззява велел мне подвести мустанга к викупу Сонсе-аррей и оставить его там. Я проделал эту операцию под пристальными взорами всей деревни, но мадам не повела и ухом.
– Что дальше? – спрашиваю я.
Раззява поясняет, что когда женщина накормит, напоит коня и вернет его владельцу, предложение будет считаться принятым. Немедленно она этого сделать не может, так как подобное рвение нанесет урон девичьей чести – нужно подождать день или два. Если же затянется дня на четыре, то ваша избранница – настоящая маленькая стерва.
147
«Та-а-чи», или «палатка потения», апачей представляла собой, как правило, большой навес из одеял, внутрь которого помещались раскаленные камни. Парящиеся набивались в большом количестве внутрь, а когда достигали степени, близкой к удушью, вылезали и плюхались в холодную воду. См.: Дж. Г. Бурк «Кампания против апачей в Сьерра-Мадре» (1886).