Я знал, что не такая уж она и красавица – не сравнить с Элспет, Лолой, Клеонией, Шелк, Сьюзи, Нариман, Фетнаб, Лакшмибай, Лили Лангтри, Валей, Касси, Ирмой, императрицей Цыси или той толстой немецкой потаскухой с Хаймаркета, имя которой улетучилось у меня из памяти – честное слово, мне вряд ли стоит жаловаться, когда придет мой последний день, не правда ли? Но если бы к исходу третьего дня вы спросили, как выглядит женщина моей мечты, я ответил бы, что она пяти футов росту, плотного сложения, подвижная, одета в расшитое бисером платье и белые леггины из оленьей кожи, у нее округлое скуластое личико, пухлые губки и раскосые черные глаза, глядящие куда угодно, только не на меня. Боже, как она упивалась собой, эта недалекая, заносчивая стерва! Я же едва не подпрыгнул, когда Раззява хлопнул меня по плечу и мотнул головой. Пока я пробирался мимо пирующих, никто не обращал на меня ни малейшего внимания.
Вполне вероятно, что я был пьян как от напитков, так и от желания, поскольку почти ничего не помню: только как скакал бок о бок с Раззявой, наблюдая расплывающиеся очертания Быстрого Убийцы впереди нас. Холодный ночной воздух вовсе не остудил моего пыла; наоборот, тот все возрастал с каждой милей, проделанной по этим лесистым горам, и когда пришло время слезать с коня – мои спутники и их мустанги тактично растаяли в темноте – я готов был накинуться на любую представительницу прекрасного пола, при условии, что у нее будет невысокое мускулистое тело и пухлые щечки. Сквозь просвет в ветвях виднелся огонек, и я поспешил к нему, неверными пальцами расстегивая на ходу пуговицы и приостановившись, чтобы стянуть штаны. Вот и маленький викуп в окружении цветов; я, быть может, затоптал какие-нибудь, но останавливаться было некогда.
Она возлежала на одеяле у двери викупа, опершись на локоть. Ее упругое бронзовое тело блестело в свете очага, будто умащенное маслом. На Сонсе-аррей не было ни единой нитки за исключением узорчатой повязки над горящими, словно раскаленные угли, глазами, да обтягивающих белых леггинов на бедрах. Она даже не улыбнулась, только вытянула ногу и провела рукой по череде крошечных колокольчиков, издавших мелодичный звон. «Бог мой, – думаю, – ради этого стоило приехать в Америку!» Потом мне вспоминаются сосновые иглы, впивающиеся в колени, запах горящих поленьев и мускусный аромат. Я намеренно не спешил, исследуя ее податливое, упругое юное тело – у меня не было желания тешить высокомерие этой девчонки, набрасываясь на нее, будто дикий зверь. Она со своими племенными ритуалами так долго тянули из меня жилы, что теперь настало время отыграться, и я тянул время до тех пор, пока пухлые губки не затрепетали, а гордые глаза не распахнулись широко-широко. Наконец девушка забыла про свой ранг принцессы апачей и снова ощутила себя трепещущей пленницей в лагере охотников за скальпами, и начала вздыхать и извиваться, льня ко мне. С ее губ срывались короткие стоны querido[160] и хриплые апачские нежности, которые, как я мог заключить из ее действий, носили крайне неделикатный характер. Потом Сонсе-аррей вдруг кинулась на меня, взяв меня в захват, как борец, и прямо-таки завыла, обвив мою шею руками и наполняя весь викуп звоном своих колокольчиков.
– Ну вот, теперь ты послушная индейская девочка, – говорю я, останавливая поток ее излияний с помощью поцелуя, и решительно, но не спеша – как нравилось Сьюзи – принимаюсь за дело. Получилось все просто чудесно, да и ей, не сомневаюсь, тоже пошло во благо. Ибо когда забрезжил рассвет – я в это время удовлетворенно дремал под одеялом, размышляя о том, что есть на свете места похуже леса Хила – к моему ушку прильнули пухлые губки, а к руке – маленькие твердые грудки, и послышался тихий шепот:
– Заставь мои колокольчики звенеть снова, пинда-ликойе!
Так мы и прозвенели все время до завтрака.
XIII
Нет ничего лучше, чем учить очередную новобрачную старым трюкам, и я без лести могу заявить, что к окончанию нашей лесной идиллии Сонсе-аррей стала более счастливой и осведомленной женщиной. Впрочем, десяти дней с ней хватило за глаза, поскольку девчонка оказалась ненасытной маленькой самкой, предпочитавшей количество качеству. В отличие, скажем, от Элспет, под невинным очаровательным лобиком который скрывался самый развращенный и изобретательный ум минувшего столетия и поведение которой в медовый месяц побудило бы достойных жителей Труна[161] сжечь распутницу на костре, узнай они про ее проделки. Нет, юная Сонсе-аррей напоминала скорее герцогиню Ирму – та, познав новую радость, никак не могла насытиться ею. Но если похоть размягчила повелительную натуру Ирмы до уровня, когда она предоставляла своему господину определять, когда предаваться удовольствиям, моя упрямая индианка не останавливалась перед подобными пустяками. Если ей хотелось «позвенеть колокольчиками», она заявляла об этом напрямик. Вдобавок дикарка, будучи закаленной, нашла огромное удовольствие в занятиях любовью под струями водопада, которым заканчивался наш ручей. Неудивительно, что я до сих пор страдаю от приступов ревматизма. Но оно того стоило: помню ее бронзовое влажное тело, покоящееся у меня на руках, в то время как брызги сыплются на ее обращенное к небу лицо, а я бреду по колени в воде к берегу.