Такие перелеты чартерным рейсом проходят по стандартному сценарию. Привычный спектакль, где компания малознакомых и совершенно разных людей пытается делать вид, что всем весело и интересно, и заполняет томительные перерывы между едой и выпивкой развязными шутками, подколами и фразами, сказанными невпопад.
Если наблюдать за происходящим в комфортабельном кожаном салоне дорогого самолета, может показаться, что в ночное зимнее небо подняли один из залов ресторана «Аист» с посетителями, креслами, черной икрой, дорогим шампанским, официантами и всей той изобильной какофонией, которая сопровождает тамошние посиделки.
Впрочем, я соврала. Кое о чем все-таки нельзя не сказать. Да это обстоятельство и само бросается в глаза: в освещенном нежным светом кожаном брюхе самолета нет моей подруги Виктории Дольче! И еще один момент. В тот день, когда Женя приезжает ко мне, чтобы взять у меня загранпаспорт, он мягким и веселым голосом говорит мне, что лучше не распространяться о том, где я проведу зимние каникулы.
– Особенно это касается Виктории, – доверительно сообщает он. И из этой доверительной интонации я делаю вывод, что присутствие Виктории на празднике жизни не предполагается. И я не знаю, хорошо это для меня или плохо. Пока я не знаю, как к этому относиться.
В остальном – все как обычно. Ржач и жрач – так я называю этот процесс. Процесс, в котором и я участвую в меру своих скромных сил и способностей. Впрочем, несмотря на все мои старания, мне есть чем выделиться. Мои простенькие джинсы за сто долларов и черная водолазка «под горло» выглядят почти вызывающе на фоне шубного ряда из шиншилл, соболей и рысей, принадлежащего входящим в компанию девушкам. Сезонная миграция московской золотой тусовки происходит по тому же принципу «годового говнооборота», что и переезды французского королевского двора из замка в замок. Весной все засиживают диваны дорогих клубов и ресторанов, не забывая в перерывах между приемами пищи и развеселыми вечеринками заниматься волшебным превращением денег в золу и опять в деньги. Летом народ перебирается на яхты и виллы в районе Лазурного Берега. А наименее состоятельные и оттого более склонные к экстриму и эпатажу граждане диснейленда едут на острова – кормить экзотических паразитов и употреблять легкие наркотики. А также практиковать какие-нибудь необычные занятия, которыми можно будет осенью хвастаться перед более состоятельными собратьями. Осенью, оставив насиженные шезлонги, граждане диснейленда снова возвращаются в Москву. Осень – хорошее время для того, чтобы избавиться от привезенных из дальних стран паразитов и обсудить предстоящие планы. Осень вообще лучше весны. Не так ломает. От недавно закончившегося лета еще осталось ощущение приятной усталости, а впереди уже сверкают бриллиантами и стразами, сверкают золотом шляпок на бутылках дорогого шампанского – ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ с обязательным большим сбором в Куршевеле.
Куршевель – это самый любимый «замок» московской золотой тусовки, засирающей его своим присутствием. Это – зимняя столица России, куда перетекают на веселое время зимних праздников Богатство и Красота.
Дорога из Швейцарии во Францию запоминается мне только тем, что я по-прежнему не представляю, зачем еду сюда и какая сила тянет меня в эту непонятную и довольно опасную сказку. Я ловлю себя на мысли, что как дура начинаю с волнением ждать каких-то удивительных и волшебных событий. Это предвкушение приближающейся таинственной новогодней ночи. Забытое. Детское. Стыдное. И такое манящее и захватывающее…
Это моя первая поездка в Куршевель, что придает мне особый метафизический статус человека, причастного к величественному и ужасному процессу коллективного засирания пространства. Странно, что еще никто из современных художников не догадался сделать из большого московского выезда в Куршевель что-то вроде художественной акции. Ведь в галереях и на выставках регулярно превращают в шоу процесс изгаживания чего-то великого, чистого и почитаемого. Последним подобным зрелищем, которое я видела, было разрубание топором икон. Впрочем, нет. Еще была акция, в ходе которой копию «Моны Лизы» поливали жидким коровьим дерьмом. Почему бы и шумный русский десант на территорию консервативной французской деревни не превратить в культурный проект? Но оставим мои идеи…
Мы приезжаем в Куршевель за несколько дней до того, как сюда нагрянет «основной состав» диснейлендовских обитателей. То есть до того, как семизвездочная французская деревня превращается в филиал «Галереи», «First» и других островов нашего сверкающего стразами архипелага с традиционным русским пьянством, русским блядством, русским показушеством, помноженными на миллиардные состояния жителей этого славного края. Наверно, стоит сказать, что мы прибываем в курортную зону Куршевель-1850. Хотя, услышав это название, я представляю себе секретный полигон из фантастического блокбастера, это самое шикарное место на всем курорте. Что-то вроде резервации не просто очень богатых, а самых-самых богатых.
Так вот, наша часть «королевского двора» заявляется раньше, чем все остальные. Но «праздничное настроение» уже блестит в глазах. Мы еще не успеваем разместиться, а бригада прилетевших с нами «the телок» тащит мужскую часть компании на шопинг: покупать наряды и украшения к празднику. Эта идея вызывает у них дикий восторг. И, побросав символический багаж, ватага отправляется опустошать дорогие бутики, уже готовые к заезду сумасшедших русских. А я остаюсь наедине с Сашей и французским поваром, которого Саша учит готовить узбекский плов. Мне доверяют почетную миссию резать лук. И вот я уже стою, заливаюсь слезами, верчу головой, чтобы отбиться от луковых паров, смеюсь над всем происходящим. Русский миллиардер на высоте 1850 метров над уровнем моря, во Французских Альпах, учит французского повара готовить плов… В этом есть, согласитесь, что-то смешное. Но я смеюсь еще и потому, что мне действительно весело и хорошо. Хорошо рядом с этим большим и обаятельным человеком, который увлеченно играет в очередную придуманную им игру…
И я хочу прижаться к нему щекой и почувствовать его сильную руку у себя на плече. И сидеть так долго в тишине у огня и слушать его негромкий голос. Я хотела бы, чтобы он был моим отцом. Эта мысль стучится у меня под ребрами и наполняет меня странным теплом, от которого хочется заплакать.
Перед тем как я провела первую ночь с Сашей, мы вышли на улицу. Шумный ужин уже закончился, компания разошлась по своим апартаментам и ночным дискотекам. Не изуродованное неоновой подсветкой небо, мягкий пушистый белый снег, звезды вместо стразов… Мы идем по заснеженному сказочному городку, освещенному золотым мягким светом окон, звездами и фонарями. Он закутывает меня в одолженный у кого-то из нашей компании длинный теплый шарф и надевает мне на голову свою шапку. Греет мою руку в своей ладони. И рассказывает удивительные вещи про море и акул, про южный город, в котором он провел детство. Я говорю:
– Если там, где ты рос, не было снега, значит, ты не умеешь делать бабочек на снегу?
И, не дожидаясь ответа, я делаю несколько широких шагов в сторону незатоптанной белой площадки, припорошенной свежим снегом, и падаю в снег на спину, широко расставив руки.
– Смотри, бабочка! – кричу я, делаю несколько движений руками и ногами, сгребая снег, и поднимаюсь. На снегу остается вдавленный след, похожий на громадную бабочку (вероятно, из снов Сальвадора Дали или кокаиновых кошмаров какой-нибудь ботоксной блондинки). Через несколько секунд на снегу уже две гигантские бабочки, потому что Саша тоже летит в снег недалеко от меня и загребает руками и ногами так, как будто плывет на спине по белым волнам. Я перекатываюсь ближе к нему. Он обнимает меня, и мы тихо лежим в снегу, улыбаясь и глядя на звезды.
– Ты сумасшедшая, Лиза…
– Я знаю…
– Как ты это делаешь?
– Что?
– Что мне кажется, как будто мне двадцать лет…
– Извини, я не специально. Просто мне с тобой хорошо.
– Не обольщайся. Обычно я жестокий и злой…
– Я пока еще не верю…