Как-то Нина Алексеевна мне сказала: «Шура, а может, ты перевяжешь этих женщин, что-то Гильда задерживается». Я согласилась. Нина Алексеевна сказала: «На эту рану положи повязку с Sol. Rivanoli (риванол)». Называет мне все по-латински, и на бутылках тоже по латыни. Я беру бутылку с риванолем, а она строго наблюдает за мной. «А эту рану смажь Sol. Brillianti grinni (зеленка)». Я беру зеленку и мажу рану. «А сюда положи Ung. Ichtioli». Я беру ихтиоловую мазь и ложу на гнойник и совсем без внимания, что Нина Алексеевна специально называет мне препараты по-латински. Я закончила перевязки, а Гильды все нет. Нина Алексеевна вызывает меня в кабинет и спрашивает: «Шурочка, ты – медработник?». Я покраснела до ушей и сказала: «Нет». «А откуда же ты знаешь латынь?». «А кто Вам сказал, что я знаю латынь?». Она рассмеялась и сказала: «Ты наивна, как ребенок. Шурочка, мы же с тобой на перевязках общались на латинском языке, и ты ничего не перепутала, все правильно брала, а я все лекарства называла только по-латыни». Я страшно растерялась, думаю, какая она умная, и какая я дура. Она меня спросила: «Шурочка, ты меня боишься?». «Да». «А почему ты меня боишься?». «А чего Вы ходите с тем немцем?». «А ты разве не понимаешь, что он меня проверяет: ложу я больных на койку или здоровых. Ты не заметила, что лечение этих больных его не интересует, он идет на обход только для того, чтобы посмотреть, кого я положила: больных или здоровых. Ты откуда?». «Из Одессы». «Как ты сюда попала?». «Как все люди, а Вы?». «А я из Севастополя». Я так быстро спросила: «А где Вы были в Севастополе?». «В Сов. больнице, а ты?». «А я была в медсанбате на Максимовой даче, и в Сов. больницу мы отправляли тяжело раненых». «Совершенно верно, мы Ваших раненых принимали». Тогда мы с ней обнялись, заплакали, вытерли слезы, я спрашиваю: «А где Гильда? До сих пор нет». Нина Алексеевна ответила, что она специально ее отпустила, чтобы меня проверить: «Я сразу заметила, что ты медработник. Когда ты так грамотно снимала повязки женщинам». После этого объяснения мы с Ниной Алексеевной стали друзьями. Как-то я заболела, повысилась температура, Нина Алексеевна меня послушала и сказала, что у меня двусторонний плеврит. Она делала мне горчичники, давала какую-то микстуру, таблетки аспирина, и температура упала, но чувствовала я себя плохо.
Уже не помню, по какой причине перевели меня от Клавы в общий барак, где жили наши женщины, которые работали на заводе. Работала я так же, в больнице, а спала в общем бараке. Барак большой, женщин там было много. В нашей комнате было 20 человек, спали на двухэтажных нарах. Завела я там себе подругу Иру, фамилию не помню, но мы ее звали Ира Ростовская, она была из Ростова. Потом Ира сбежала с этого лагеря, и я завела другую подругу – Лиду из Сталина.
Нина Алексеевна кроме нашего лагеря обслуживала еще какой-то штраф- лагерь. На территории того лагеря у нее была маленькая больница, куда она клала больных. Однажды Нина Алексеевна пришла к нам на обход, позвала меня в свой кабинет и говорит: «Шурочка, ты знаешь Тамару Елецкую и Раю Гольдман? Они говорят, что знают тебя». «Да, знаю, они из нашей дивизии 514 полка. А где они? Где Вы их видели? Как Вы им сказали обо мне?» – спрашиваю я. Нина Алексеевна сказала, что она обслуживает штраф-лагерь, и они сидят сейчас там. Я попросила передать им привет. Нина Алексеевна приходила к нам на обход 2 раза в неделю. На следующей неделе она пришла на обход и сказала, что Тамара и Рая убежали из штраф-лагеря, она им помогла: «Я им сказала, чтобы симулировали аппендицит. Они симулировали, и я их положила в больницу, а ночью открыла им окно, и они обе ушли. Мария заранее купила им два билета, они сели на поезд и уехали. Я их просила, чтобы написали, где они остановятся. Но билеты куплены им до Эссена». «А что Вы сказали врачу-немцу?» – спросила я. «Сказала, что ночью убежали через окно, испугались операции. Немцы знают, что дальше Германии они нигде не денутся, искать их не стоит». Нина Алексеевна сказала, что договорилась с Тамарой, что если та устроится на работу, она меня к ней отправит: «Тебе нужно отсюда уходить, у тебя плохо с легкими, тебе нужны хоть немного лучшие условия, иначе туберкулез, и кто знает, чем все закончится. А ты тем временем подговори себе девочку хорошую, и уедете вдвоем, чтоб тебе не так одиноко было». Я подговорила себе Лиду из Сталина. С Лидой мы спали на одних нарах, она-внизу, а я – вверху. Нина Алексеевна принесла мне какое-то старое штопаное, демисезонное пальто и темно-зеленую шляпу и сказала: «Кода будешь уходить, одень это пальто и шляпу, волосы у тебя еще плохо отросли после тифа, чтобы меньше обращали на тебя внимания». Когда в следующий раз Нина Алексеевна пришла на обход, она рассказала, что получила письмо от Тамары, она в Эссене, устроилась на работу. Нина Алексеевна сказала также, что написала Тамаре, и та будет встречать меня по воскресеньям на вокзале: «Готовься на воскресенье, Мария Ростовская работает у хозяина вместе с голландцами, и она их просила, чтоб в воскресенье они взяли вам два билета на поезд до Эссена, голландцы обещали. После обеда вы с Лидией у вокзала будете ждать голландцев с билетами».