С хозяйкой я жила недолго. Американцы сильно бомбили Эссен, и хозяйка боялась за детей, чтобы они не погибли. Она оставила на хозяйстве какую-то старуху лет 70-ти, а сама забрала детей и уехала в Тироль. Говорили, что там не бомбили. Я осталась с этой старушкой и буфетчицей. Она меня терроризировала, когда уехала хозяйка.
Не помню, сколько месяцев я там прожила, но была там, когда на Гитлера было покушение немецкими офицерами. Помню, передавали по радио и все немцы охали, что свои офицеры хотели убить Гитлера.
В 6 утра я спускалась мыть ресторан, там стоял приемник, на нем были написаны города. Включу приемник-лампочка светится, я прочитала «Москва» по-немецки. Вот «ловила» Москву и всегда слушала «От Советского информ- бюро». Тихонечко включу приемник и все послушаю, потом быстро мою. Эльфрида приходила в ресторан в 8–830. Таким образом, я знала, что наши войска уже на подступе к Берлину, а также то, что переводчица тогда наврала, что немцы Москву сожгли. Как послушаю Москву, как будто дома побывала, на душе становится легко, как на крыльях летаю. Смотрю, а немцы все такие унылые ходят. Я молчу, делаю вид, что я ничего не знаю.
Тамара прибегала ко мне по воскресеньям, я ей рассказывала, что наши уже к Берлину подходят, она девочек своих успокаивала.
Однажды утром пришла Эльфрила в ресторан. Я уже все столы убрала, как всегда, пепельницы помыла, полы, и нужно было еще вытереть пыль на карнизах. Я залезла на лестницу и вытираю пыль, Эльфрила крикнула мне, что я плохо помыла «ашенбеки» – пепельницы. Я говорю, что помыла так, как мыла каждый день, они чистые, и нечего придираться. Она говорит: «Ты – военнопленная, ты должна крепко работать и молчать». Я ей ответила по- немецки: «Крих нихт энде, гойте их крихгефаленден, морген ду крихгефаленден». (Война ее не окончена, сегодня – я военнопленная, завтра – ты военнопленная). Она как взбесилась, схватила швабру, которой я мыла пол, и сильно ударила меня по локтю левой руки, ударила по нерву, так что рука сильно заболела. У меня в области сердца как будто что-то сорвалось с крючечка, я соскочила с лестницы, схватила ту же швабру и побежала за Эльфридой, она бегом за буфет. Я хотела ее ударить по голове за стойкой буфета, но она присела за прилавок, и я этой шваброй ударила в буфет-шкаф, где стояли бутылки с коньяком, вином. Это все как зазвенит, стекло полетело, бутылки вдребезги. Я только тогда очнулась, думаю, ну теперь они меня точно убьют. Эльфрида как взбесилась, схватила швабру и за мной. Я думаю, забегу в свою комнату и закроюсь на крючок. Я тикать из ресторана на лестницу, Эльфрида с поднятой шваброй за мной и истерически кричит. Я не понимаю, что она говорит, так быстро. И только я поднялась по первому пролету лестницы, как на площадку второго этажа выбегают пятеро мужчин немцев. Никогда в доме не видела мужчин, и вдруг они на лестничной площадке, откуда? И все кричат. Эльфрида снизу со шваброй, а те-сверху. Я стала в уголочек около окна на лестнице и думаю, теперь мне смерть. Эльфрида кричит что-то снизу немцам. Поняла только, что один немец ответил, что повесить меня надо в лесу. У меня невольно побежали слезы, я не хочу, чтобы немцы видели мои слезы, а они все льются. Вспомнила свою мамочку, сестричку Манечку и думаю, боже моя, моя мамочка не узнает, где валяются мои кости. Не зря в детстве я любила песенку: вот умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя. Я всегда напевала эту песенку. Немцы что-то кричат, но я ничего не могу понять. В этот момент на крик вышла оставленная на хозяйстве фрау Бенекен. Она обратилась к мужчинам: «Вас ист лось?». (Что случилось?). Мужчины ей показали на Эдьфриду и меня и что-то ей объясняют. Фрау Бенекен им сказала, чтобы все разошлись, а меня позвала к себе в комнату и попросила, чтобы я ей рассказала, что случилось: «Эту старую козу – Эдьфриду, я не хочу спрашивать, она ненормальная (фарюк)». Я рассказала все, как было. А она у меня спрашивает: «Почему ты Эльфриде сказала, что она будет военнопленная? Наши солдаты уже заняли Вашу Москву». Я говорю: «Неправда, наши солдаты уже дошли до Вашего Берлина». «Откуда ты это знаешь?». «Я слышала по радио, в ресторане. Там есть приемник, вот я в 6 часов утра включаю Москву и слушаю «От Советского информ-бюро»». «А как ты нашла Москву?». «Прочитала на приемнике Moskau, наводила стрелку на Москву и слушала». «Ты никому не говори, что ты слушаешь Москву, меня будут ругать. Ты грамотная, умеешь читать по-немецки?». «Да, умею, в школе учила немецкий язык». «Ты и писать умеешь по-немецки?». «Да, и писать умею». Тогда она дает мне карандаш и чистый листок бумаги: «Напиши что- нибудь по-немецки». Я вспомнила, что ей нужен был рецепт на хлористый кальций, а она все никак не соберется к врачу. Я на листочке написала, вернее, выписала ей хлористый кальций по всем правилам, естественно, по-латыни, и говорю ей: «Это я Вам выписала рецепт на хлористый кальций». «И в аптеке мне дадут лекарство по этому рецепту?». «Сходите в аптеку, попробуйте, дадут или нет, я не знаю». Она побежала в аптеку, приносит хлористый кальций.