Еще на Максимовой Даче поразил меня один случай, который остался в памяти на всю жизнь. В декабрьские бои занесли в нашу операционную раненого с открытым пневмотораксом, он был так надут воздухом, что не было видно ни глаз, ни носа, ни губ, ни ушей, ни шеи – сплошной надутый пузырь, и он уже задыхался, так как шею пережимал воздух. И тут же забегает в нашу операционную профессор Кофман, обращаясь ко мне, говорит: «Быстро, йод, мажь всю грудь йодом, затем новокаин». Я быстро приготовила шприц и 0,5 % новокаин. Всю грудь профессор обезболил новокаином и просит скальпель. Подаю скальпель, и профессор делает длинные, широкие, глубокие разрезы на груди и говорит мне: «Жми на шею, лицо, грудь и на всё туловище, выжимай воздух». А он с врачом быстро стал ушивать открытый пневмоторакс, и раненый был спасен от смерти. Когда я нажимала на ткани, из разрезов булькал и выходил воздух, а больной стал ровнее дышать и успокоился, открылись глаза. Разрезы не зашивали, так оставили, чтобы выходил воздух. На раны наложили септическую повязку и они зажили, а воздух постепенно выходил и под повязкой.
И еще был один случай в нашем МСБ. Это уже вина медработников. Начали вливать раненому не ту группу крови по ошибке. Когда больному стало плохо, прекратили переливание и стали разбираться с группами крови. Выяснилось, что вливали не ту группу крови, но немного крови уже вошло в вену. И снова в МСБ был профессор Кофман. Он быстро вскрыл раненому вены на ногах и стал выпускать кровь, а в вену на руке нагнетали аппаратом Боброва кровь той группы, какая была у больного. И наш раненый остался жив.
Я уже писала, что наш МСБ обслуживали солдаты-санитары. Когда они мыли полы, ухаживали за ранеными, кормили, поили тяжелораненых, подавали и убирали судна и утки, автоматы всегда были у них на плечах, таков был приказ – автоматы не снимать с плеч. И был случай, когда немцы прорвали оборону и рвались к нашему МСБ, строчили с автоматов, и пули свистели на территории МСБ. Наши санитары бросили все и заняли оборону, затем подоспели другие подразделения и немцев отогнали от нашего МСБ.
Очень тяжело было работать и палатным врачам и сестрам. Раненые у нас накапливались по несколько тысяч, ведь мы зависели от транспорта. Убирали из палат койки и стелили на пол матрасы впритык друг к другу и так и раненых клали на пол, палаты забиты, что между матрасами и пройти трудно.
Ходячие раненые есть ходили в столовую, а лежачих нужно было накормить, напоить, дать лекарство, перевязать раны. Очень трудно было все успеть сделать вовремя. Если чем-то сестры и санитары не угождали раненым по их понятиям, то вслед сестрам и санитарам летели костыли, кружки, чашки, что попадало под руки. Нужно было все стерпеть, смолчать, угодить.
После лечения в нашем МСБ многие раненые возвращались в строй в свои части, не хотели эвакуироваться, не хотели терять своих товарищей и оставлять Севастополь, продолжали воевать.
Мы очень уставали. Когда нас отпускали поспать, то мы не хотели ничего – ни есть, ни пить, только спать. Мы не просыпались ни к обеду, ни к ужину. Но у нас был политрук Заславский, и если мы просыпали обед или ужин, он ходил по комнатам, проверял, все-ли поели, будил всех спящих, проверял до единого человека. И как мы его не просили, что мы кушать не хотим, мы хотим спать, не будите нас – все было напрасно. Он говорил, что не уйдет, пока не пойдешь в столовую. «Лучше скорее подымайся, покушай, тогда ложись спать. Не будешь кушать – не сможешь работать, а кто будет лечить наших бойцов?». Так он всегда нам говорил. Мы уже знали, что если пришел политрук, нужно быстро вставать и бежать в столовую.
Глава 5. Комсомольское поручение
Заславский всегда давал нам комсомольские поручения. У меня было поручение – менять лежачим раненым книги и участвовать в дивизионном ансамбле. Врач Малыгина Людмила Михайловна так же была комсомолка и участвовала в дивизионном ансамбле. Занимался с нами в ансамбле артист Симферопольского театра Шептунов. Он разучивал с нами песни, учил меня декламировать стихи с выражением и интонацией. Стих «Гвардейцы» остался в моей памяти и до сих пор. Он очень нравился бойцам и они часто просили меня повторить, прочесть еще раз. Жаль, не помню автора этого стиха.