Гвардейцы
У нас молодцы молодежь, старики, Отважны у нас армейцы.
Отчаянно смелый народ-моряки, А кто же такие гвардейцы?
Быть может, гвардеец – диковинный род, Какое-то чудо природы?
Быть может, гвардеец – особый народ, Герои былинной породы?
Быть может, гвардеец высок, как платан, Косая сажень его и плечи,
Быть может, гвардеец такой великан, Что рушатся горы при встрече?
Да нет же, гвардейцы подобные всем, И ростом своим и обличьем.
Не в росте высоком, не в этом совсем Гвардейцев от прочих отличие.
Когда под Москвой 28 бойцов Вступили с танками в схватку,
Полсотни танков, горсть храбрецов – Вот это гвардейская хватка.
Когда на таран красный сокол идет, Фашистам хвосты отрывая,
Когда за полет он трех асов собьет, Гвардейцем его называют.
Кто в самом жестоком бою не дрожит, Моряк он, пилот, армеец,
Кто честью Отчизны своей дорожит – Вот это и есть гвардеец.
В степи мы сражаемся, как казаки, В горах мы деремся, как горцы.
Всегда и везде бьют врага моряки Прославленные Черноморцы.
Ночей штормовых не забудет моряк, Когда мы к Керчи подходили.
Когда прямо сходу фашистских собак Огнем орудийным громили.
Над нами кружился стервятников рой Вкруг бомбы ложились и рвались,
В баркасы хлестало свинцом и водой, Промокшими в бой мы бросались.
Как буря, как шторм проносились вперед Герои морского десанта.
Затих автомат, замолчал пулемет, Заткнули мы пасть оккупантам.
И в дни, когда будет свободен весь Крым, И дым сражений рассеется,
Сказали бы матери детям своим – Вот это и есть гвардейцы!
Мы давали концерты нашим раненым в МСБ и выезжали с концертами на передовую в окопы. Помню, на Мекензиевых горах был какой-то сарай, и в том сарае мы выступали с концертом. Немцы были так близко, что услышали музыку и нас обстреляли. В нашем концерте участвовали два моряка – Виктор и Жорж, они вдвоем танцевали ритмические танцы: яблочку, чечетку выбивали ногами и у них очень красиво получалось. При этом обстреле Жоржу оторвало руку и он уехал на Большую землю, судьбу Виктора не знаю. Больше у нас ритмические танцы никто не танцевал.
Пели песню «А ну-ка девушки, а ну красивые», песня «Бушует полярное море» хорошо у нас получалась, много всяких частушек было, помню такие:
Крутятся, вертятся фрицы в горах, Крутятся, вертятся, чувствуя крах. Крутятся, вертятся, пальцы грызут, Базы Советской никак не возьмут.
Где же ты, где ты, Украинский Рай, Где ты, обещанный нам каравай?
Мы превращаемся в крымский шашлык, Нас как шашлык, одевают на штык.
Эти частушки мы пели на мелодию песни «Крутится, вертится шар голубой». Солдаты дарили нам букеты полевых цветов, которые собирали по горам и в кустах.
Мы также выезжали с концертом в школу МНС (школа младшего нач. состава), в городе Севастополе. В школе МНС у меня был знакомый паренек Ваня Хожанцев. Мы принимали присягу на территории школы МНС и пришлось долго там стоять. Это был декабрь 1941 года. Помню, читали присягу и на коленях целовали знамя. Мы так долго стояли, что замерзли ноги. Ребята школы МНС позвали нас к ним в общежитие погреться. Там мы и познакомились с Ваней Хожанцевым. Он мне письма передавал через медсестру Мусю Короленко, с которой мы учились вместе в Одессе. И когда мы приехали в школу МНС с концертом, Ваня меня увидел и побежал искать цветы. У них была в зале маленькая, низенькая сцена. Когда Ваня вошел с громадным букетом сирени, концерт уже закончился, и я что-то собирала на сцене. Ваня подбежал ко мне, снял меня со сцены и вручил букет сирени, в этот момент духовой оркестр играл вальс «Дунайские волны». И мы с Ванечкой закружили в вальсе вместе с букетом сирени. Запомнила этот вальс на всю жизнь. Судьбу Вани не знаю: жив-ли, погиб-ли. После этой встречи я его больше не видела.
Как я упоминала ранее, у меня было комсомольское поручение – менять лежачим раненым книги. Принесла я книги в палату комсостава, там лежал тяжелораненый старший лейтенант Сергей Пансет. Подхожу к его кровати и даю ему книгу читать. Он говорит, что ранен в позвоночник и совершенно не двигаются руки, а потому он не может держать книгу, и просит меня, чтобы я села возле него и читала ему книгу. Я ему объясняю, что сейчас у меня обеденный перерыв и мне пора идти в операционную работать. Сергей просит меня позвать ему политрука. Я позвала политрука Заславского. Сергей попросил политрука, чтобы я ему читала, на что политрук предложил ему, чтоб солдат читал ему книгу. Сергей категорически отказался от солдата и попросил, чтобы меня освободили от работы, и чтобы я ему читала. Политрук через командира роты освободил меня от работы, и я сидела около Сергея. «Не нужна мне твоя книга, – сказал Сергей. – Давай, лучше поговорим». Его очень волновало: если он останется инвалидом (а он еще не женат), захочет-ли кто- нибудь выйти за него замуж. «Вот ты выйдешь за меня замуж, если я останусь инвалидом?». Я ответила: «Да». «Смотри, – говорит он, – после войны из-под земли найду тебя, и ты все равно станешь моей женой. Я не шучу». Я пообещала, что так и будет. А в 11 часов ночи старший лейтенант Сергей Пансет умер… Я сидела возле него до последнего его вздоха. Потом еще долго ходила под впечатлением от этого человека, этого разговора и этой смерти. И чтобы никто не видел, плакала. Когда я рассказала политруку о разговоре с Сергеем и о моем обещании ему, политрук сказал: «Спасибо тебе, девочка, что офицер умер с любовью в сердце». Я долго не могла успокоиться.