Неудача хивинского похода поселила в здешних магометанах уверенность, что Хива город святой и не может быть взять христианами, о чем будто-бы было написано и в их книгах. По этому поводу в Уральске была сильная драка у казаков с татарами. Атаман Кожевников успокоил казаков тем, что будет другой поход в Хиву и что русские разгромят хивинцев. Казаки удовольствовались этим уверением и успокоились.
Причины враждебных действий против Хивы заключались в постоянном подстрекательстве ханом наших киргиз против русских, во взаимных барантах или грабежах, в незаконном сборе ханом с киргиз зякета (подати), а главное держание хивинцами в рабстве русских людей, захваченных на линии, а более на морском рыболовстве, где их ловили туркмены и продавали в неволю в Хиву. Трудом этих несчастных производились все полевые тяжелые работы.
Основанием для возвращения пленников выставлялось то обстоятельство, что Россия никогда не имела войны с Хивою, а потому и пленных не может быть; захваченных разбойниками мирных жителей хивинцы не могли покупать и держать в неволе.
Хан на это отвечал уклончиво и в 1839 году прислал в Оренбург несколько человек пленников, но всех отпустить не захотел. Тогда то и была сформирована вышеописанная экспедиция, которая хотя и не вступала в военные действия с хивинцами, но все таки имела хорошие последствия: хан, видя угрозы, выслал пленных и с ними особое посольство, которое ездило в Петербург и там были установлены условия мира.
Письменный договор возил в Хиву, по повелению государя, полковник Данилевский; отдав его в руки хану, взял от него обязательство за подписью хана.
При взятии русскими Хивы в 1873 году договор этот на русском языке нашли во дворце хана среди разного ненужного хлама.
Теперь все изменилось: хивинский хан — подданный русского государя, генерал-лейтенант Оренбургского казачьего войска, носит титул светлости, в 1883 г. присутствовал на коронации Александра III в Москве. Я обедал с ним за царским столом; между мною и им сидел Московский генерал-губернатор князь Долгорукий, с которым хан говорил об изменчивости всего в жизни. Бывший злой враг русских — гость русского государя, а я, никогда не думавший так мирно встретиться с таким врагом, мирно обедал с ним за одним столом,
Говорили, что на хивинскую экспедицию был отпущен миллион рублей по тогдашнему счету, но это далеко не все. Провиант и другие принадлежности для похода были доставляемы из Оренбурга в продолжение лета 1839 г. транспортом на лошадях в устроенные временно в степи укрепления, как этапы будущего следования в Хиву. Для этого был усиленный наряд башкир с телегами в две и три лошади. Последние все погибли в степи от изнурения, телеги были брошены, люди оборванные и больные прибывали в Оренбург; здесь им выдавали по 5 р. ас. на человека и отправляли в дома. Башкиры были из Пермской и Вятской губерний и из отдаленных от Оренбурга уездов Мензелинского, Бирского, Бугульминского и других. 1839 г. был голодным; цена хлеба доходила до 3 р. ас. за пуд, сено до 10 р. и более за воз, и как можно было дойти бедняку и больному в оборванной одежде на 5 р. за несколько сот верст? Оставшиеся у немногих лошади не могли ходить даже в городе. Лошадей в этот год погибло у башкир до 5 т. голов.
Гордый характер Перовского после неудачи хивинского похода сильно пострадал и самому ему пришлось выслушать много неприятного от высших властей. По приезде в Петербургу говорят, военный министр Чернышев не пускал его к государю, т. е. не докладывал о нем, и Перовский решился сам разрешить давившее его сомнение. Избрав время, когда Николай Павлович был на смотру или на параде войск в манеже, поехал туда, как генерал-адъютант, имевший право быть в присутствии государя, который, увидав его, милостиво спросил, когда он прибыл, и почему не являлся. Перовский указал на Чернышева. По окончании смотра государь посадил его в свой экипаж и повез во дворец.
Конец лета 1840 г. и следующий 1841 г. Перовский прожил в Оренбурге и уехал в конце ноября в Петербург, откуда в 1842 г. уволен в Италию с отчислением от должности.
В газетах писали, что Перовский в Берлине представлялся прусскому королю и тот кольнул его самолюбие, сказав, что знает его по хивинскому походу.