Преемником Перовского был назначен генерал-адъютант Александр Андреевич Катенин. Он приезжал сюда в январе 1857 г. для предварительного ознакомления с краем под руководством Перовского, окончательно же назначен Оренбургским и Самарским генерал губернатором в 1858 г.
Тотчас по приезде в Оренбург он отправился в степь и вновь присоединенные владения. В декабре 1858 г. Катенин с отчетом поехал в Петербург, куда в числе других чиновников взял и меня для объяснения казачьих и башкирских дел, как служившего в его канцелярии начальником отделения иррегулярных войск. Тут были: правитель канцелярии Адам Антонович Арцимович, Василий Васильевич Григорьев[28], полковник Дандевиль[29], чиновники Галкин, Пасмуров, Северцов, Тимашев, за адъютанта полковник Безносиков, ротмистр Миллер. Последние ехали на свои средства, а я получил подъемных 200 р. В свите Катенина находились еще чиновники Лафарш и Иван Николаевич Кашкаров; они были домашними людьми — Лафарш для исполнения домашних поручений и для практики с детьми, а Кашкаров, двоюродный брат жены Катенина, кроме того, доктор Нефтель[30].
Одновременно с поездкою Катенина в степь и на Сыр-Дарью из Оренбурга отправилось дипломатическое посольство в Бухару и Хиву. Во главе его был флигель-адъютант полковник Игнатьев, бывший потом послом в Турции. В это посольство включен был Галкин, служивший в канцелярии Катенина по пограничному отделу; с этого времени началась его служебная карьера.
Все прибывшие в Петербург лица имели назначением содействовать осуществлению представленных Катениным проектов, но далеко не все исполнилось по желанию Александра Андреевича. Будучи дежурным у государя императора, он поднес записку о назначении ему по званию генерала-губернатора помощника, на каковое место предполагал определить генерал-лейтенанта Балкашина, устаревшего для должности командующего башкирским войском, а его место предоставить полковнику Рейтерну, бывшему дежурным штаб-офицером в корпусном штабе и тоже находившемуся в Петербурге. На докладе резолюция Государя была «согласен», но в исполнении вышло другое. Катенину предоставлялось право на время отсутствия его из края передавать должность генерал-губернатора одному из состоящих в его распоряжении генералов; в число их поступил генерал-лейтенант Балкашин и генерал-майор Ладыженский; первый был заместителем Катенина, но вскоре умер, а второй оставался и в, время управления Безака.
Во время пребывания Катенина в Петербуге был выработан план постепенного движения в Среднюю Азию и посылка особого отряда под начальством полковника Дандевиль в Туркменскую область. В этот отряд прикомандирован был также Галкин.
Для казачьих войск Катенин заручился позволением ходатайствовать о прибавке жалованья казачьим офицерам, каковое ходатайство он начал по прибытии в Оренбург, да Оренбургскому войску для внутреннего его благоустройства прибавлено 85 т. р. в год взамен питейного откупного дохода.
В отношении башкир было ходатайство о сформировании из них четырех полков и посылки их на службу в Варшаву и на Кавказ. Ходатайство это однако не было удовлетворено. Мысль эта принадлежала Балкашину; ее разделял и Перовский, желавший оставления башкир в военном сословии. При моем личном обяснении с начальником главного управления казачьих войск, генерал-лейтенантом Веревкиным, я узнал и передал Катенину, что башкир ни в Варшаву, ни на Кавказ тамошние начальствующие лица не берут, так как в польскую компанию 1831 г. башкиры были в армии и оказались негодными для казачьей службы. Отказ этот последовал в то время, когда для военно-строевого образования в Оренбург были командированы 4 штаб и 10 обер-офицеров армейской кавалерии; несколько человек из них проводили 2—3 летних месяца в учебном полку, собиравшемся на это время в Оренбургском уезде около деревни Аллабердиной, где было много свободных башкирских земель, теперь уже распроданных. Почти все штаб-офицеры (Гюбенет, Гвоздаков, Броссе, Базилев) впоследствии заняли места попечителей Башкирских кантонов, а обер-офицеры кантонных начальников.
Поездка в Петербург 1858 г. не ознаменовалась ничем особенным. Возвратившись в мае в Оренбург, Катенин занялся разработкою других своих предположений, потом в конце 1859 г. снова ездил в Петербург с целью ходатайствовать о продолжении завоеваний на Сыр-Дарье, однакож это было отклонено. В 1860 г. Катенин ездил в Уральск для осмотра войска и проезжал до Гурьева городка.
Темное пятно в Уральских казаках составляла принадлежность их к староверству и исходившая отсюда ненависть и презрение к каждому православному. Коренной уралец, никогда не ходивший на службу, не позволит себе принимать пищу с православным и не даст ему для этого своей посуды, а если бы последняя случайно была у русских (они себя считают казаками и другого названия не знают), то каменную посуду разбивают, а деревянную сожигают. На искоренение раскола[31] или, но крайней мере, на ослабление его, атаман уральского войска Арк. Дмит. Столыпин обратил внимание. Он начал с того, что известные духовные лица, которые там все из уральцев, по убеждению Столыпина склонились на некоторые уступки: один из них, Донсков, читал лекции против раскола, громил отступников от церкви гневом Божиим. Это возымело некоторое действие на казаков: они уже были не те, что в 1837 г., когда подняли бунт за одно намерение ввести между чиновниками и богатыми купцами казаками некоторое подобие общественной жизни, как напр. собрания, танцы, игру в карты. Более развитые согласились на предложение Столыпина иметь у себя храм с правильно рукоположенным священством, во всем остальном оно должно следовать старым уставам и обрядам, ни в чем их не изменяя, и не составлять общего с православным духовенством. Епархиальный епископ может только рукополагать избранных обществом лиц, а консистория никак не могла вмешиваться в управление и посылать предписания и указы духовенству новообразованной церкви. Утверждение на таком основании церкви дано было свыше и в особенное внимание к явленному казаками желанию сообщиться с православною церковью. Покойная императрица Мария Феодоровна пожелала дать в новый храм икону св. Николая древнего письма из числа хранящихся в дворцовых церквах. Столыпин придал особенное значение этому дару, постарался сделать это событие известным всему войску, передавая это так: уральцы будут иметь свою церковь с духовенством, никому из духовных властей не подчиненную, с уставом и порядками дониконовского времени, чего тщетно добивались они; послана была в Петербург депутация благодарить царя и царицу за такой высокий дар, больше и важнее которого не может быть. Депутацию составляли полковники Бизянов, Карманов и сотник Мартынов (все эти лица были после генералами), торговые казаки Сергей Щелоков и Аржанов (отец известного самарского миллионера, перешедшего в купцы; на расходы отпущено было 3 т. руб. из войскового капитала[32]). Святая икона была вручена депутации. Я видел ее; небольшой образ до 7 вершков высоты и 6 в ширину, с венцом кругом лика, но без ризы, как вообще были иконы, закрывать которые ризами в древности не было принято, дабы поклоняющиеся видели как лик, так и одежды святого. По некоторому сомнению я, по поручению Катенина, возил икону эту для показания известному нашему знатоку и любителю старых обрядов и уставов камергеру Муравьеву, который подтвердил несомненность древнего писания иконы.
30
Крещеный еврей. Потом был послан на казенный счет за границу для усовершенствования в науках. Там вступил в кружок Герцена и его друзей и в Россию не возвращался. Некоторое время жил в Лондоне, а потом поселился в Нью-Йорке
31
Подробнее об этом массовом движении Уральцев в сторону соединения с православною церковью можно читать у Н. Чернавского в его труде: «Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем», вып. II (X вып. «Трудов Комиссии»).
32
Депутация в короткое пребывание в Петербурге не могла израсходовать такой суммы; придумали дать обед у Донона лицам, бывшим в столице с Катениным, в том числе был и я. Обед был роскошный, ели и пили до сыта. Я с обеда ушел пешком, но когда лег в постель и заснул, не помню. Это был единственный случай в моей жизни.