Генерал-адъютант Кауфман, главнокомандующий всеми войсками, встретил неимоверные трудности при переходе песков Голодной степи; главную беду составлял недостаток воды, которую привозили летучие отряды казаков из колодцев, лежавших далеко в стороне от намеченного пути. Едва не погибши, отряд достиг наконец Аму-Дарьи, где его встретил хивинский хан. На вопрос Кауфмана, почему хивинцы не выслали войска для защиты себя, хан ответил, что русских ждали с другой стороны, где и было собрано хивинское войско, а по тому пути, по которому пришел отряд, не ожидали, потому что дорога эта непроходима и носит название «смерть человеку», и что только один дурак, добавил хан, мог дать совет итти этою дорогою военному отряду. Дурак этот был тут-же, в свите Кауфмана: полковник генерального штаба барон Аман. Об этом мне говорили наши казачьи офицеры, бывшие в отряде Кауфмана.
Туркестанские войска, со включением оренбургского отряда, церемониальным маршем вошли в Хиву. Кауфман не велел Веревкину открывать военных действий и на вопрос, по чему он не исполнил приказания и взял город до прибытия его, Веревкин ответил, что Хива была взята до получения приказа главнокомандующего. Потом Кауфман соединенными силами всех трех отрядов одержал решительную и славную победу над туркменами. Туркмены по приглашению хивинцев в огромных силах собрались в окрестностях Хивы. Кауфман, узнав об этом, повел войска против них. Ночью, когда русские расположились спать, туркмены с разных сторон напали на них. Положение было критическое: русский отряд, расположенный по обеим сторонам довольно широкого и глубокого арыка, через который вели два ветхих мостика, не мог быстро соединиться. Туркмены в разных пунктах прорвались в интервалах отряда и смешались с нашими. В темноте и незнакомой местности произошла страшная резня, однакож русские взяли верх. На другой день казаки преследовали и уничтожали мелкие отряды туркмен, которые после этой победы изъявили покорность.
Третий отряд из Красноводска вышел под начальством полковника генерального штаба Наркозова в составе пехоты, артиллерии и казаков, и направился прямо на Хиву. Отряду этому предстоял самый короткий путь, но итти пришлось безводною степью, по мало обследованной местности. Жгучие жары, отсутствие воды доводили до изнеможения солдат, которые падали на ходу. Для одушевления их полковник Наркозов надевал на себя ранец и шел с ружьем, как простой солдат; но и это не помогало, явилась полная деморализация: нижние чины отказывались от повиновения офицерам и возвращались назад. Наркозов возвратился в Красноводск, не достигнув своего назначения, а как после оказалось, колодцы Игды с водою были в двух днях пути от отряда; дойди до них последний, — и он ранее других пришел бы к Хиве.
В отряде Наркозова находился флигель-адъютант поручик Милютин (сын военного министра). По возвращении отряда в Красноводск, он на почтовых лошадях и кружным путем доехал до отряда Кауфмана и участвовал в бою с туркменами.
С высочайшего соизволения в войсках, действовавших против Хивы, был великий князь Николай Константинович и принц Евгений Максимилианович, герцог Лейхтенбергский. Первый был с Уральскими казаками, а второй с Оренбургскими. По возвращений в Оренбург, великий князь был зачислен в Оренбургское казачье войско, где и состоял до самой кончины, последовавшей в августе 1901 года.
В этом походе также интересна другая его сторона — сформирование отряда. Главная сила последнего основывалась на транспортировании военных принадлежностей и обоза в степи по пескам с малым количеством воды, а иногда совершенно безводным. Единственное животное, вполне пригодное к этому и надежное, верблюд. Стада их находились более у киргиз Оренбургского ведомства, а потому наем всего нужного количества их возложен был на Крыжановского. Он вызывался для этого в Петербург и там решено было отдать поставку верблюдов купцам, которые должны были от себя нанимать или покупать животных у киргиз за плату по соглашению. Торги производились в присутствии Крыжановского; более, сильные по капиталу Оренбургские купцы участвовали на торгах и выпросили известные цены. Дело пошло в Петербург, откуда нужно было ожидать решения.
Купец Михаил Ефимович Мякиньков, тоже бывший на торгах, уехал из города на свой хутор, а оттуда скрытно от других удрал в Петербург, где при содействии Крыжановского и исхлопотал отдачу поставки с платою от 3 до 5 р. в сутки за каждого верблюда, сколько бы их не потребовалось. По приезде в Оренбург Мякиньков обявил, что поставка утверждена за ним. Товарищи его удивились, разинули рты, но и делать было не чего; впрочем, как говорил он мне, по сотне и по две верблюдов он уделил товарищам, а львиную долю оставил себе и нажил громаднейший капитал. Выгода дела заключалась в том, что, получая требование на известное количество верблюдов, он поставлял меньше и не всегда исправно, а получал за все, делясь барышами с чиновниками интендантского ведомства; из них один был под судом, но оправдался.