Я ожидаю вашего ответа с большим нетерпением и тревогой, чем если бы дело шло только о моей жизни.
С глубоким уважением и почтением остаюсь вашим преданным и скромным слугой.
Граф де Бирон».
Воспитательница м-ль де Бово прочла мое письмо, раньше чем отдать его своей воспитаннице. «По настоящему, мне не следовало бы отдавать вам этого письма, — сказала она, — но оно содержит настолько важные для вас вещи, что я не только отдаю его, но и разрешаю вам ответить на него».
М-ль де Бово прочла мое письмо, вложила его в конверт, запечатала и вернула мне обратно, не приписав ни единого слова; я был оскорблен этим поступком, которого не заслужил, и решил исполнить желание своего отца, но с тем условием, чтобы свадьба состоялась еще через два года, и до тех пор я буду пользоваться неограниченной свободой.
Я в это время увлекался актрисой в Версальском театре; ей было только пятнадцать лет, звали ее Евгения Бобур и она была еще более невинна, чем я, так как я уже прочел несколько дурных книг и искал только случая применить на практике прочитанное. Я решил просветить свою маленькую подругу, которая настолько любила меня и доверяла мне, что готова была исполнить все мои желания. Одна из подруг уступила нам свою комнату или, вернее, крошечную коморку, где она спала, так как там была только постель и два стула. Но в первое же наше свидание мы увидели огромного паука, которого мы смертельно испугались — ни она, ни я не решились убить его. Мы решили расстаться на этот раз, чтобы свидеться при более подходящих обстоятельствах, где уже не будет пауков. Мой отец узнал как-то об этой связи, испугался ее почему-то и, неделю спустя, дочь и мать были уже высланы из Парижа.
Вскоре после этого я обратил на себя внимание графини д'Эспарбес, кузины маркиза де Помпадур, хорошенькой и миловидной женщины. Она всячески выделяла меня и, наконец, мне так польстило ее внимание, что я сам влюбился в нее. Однажды, когда король ужинал в Фонтенебла с мадам де Помпадур и несколькими приближенными, я ужинал в городе с мадам д'Эспарбес и мадам д'Амблимон, другой кузиной маркизы Помпадур. После ужина, последняя удалилась к себе под предлогом, что ей надо написать письмо, а мадам д'Эспарбес, ссылаясь на сильную мигрень, прилегла. Я хотел удалиться, но она попросила меня остаться и прочесть ей небольшую комедию, под заглавием «К счастью», которую мы играли с ней как-то вместе и после которой она всегда называла меня «Мой маленький кузен».
— Послушайте, мой маленький кузен, — сказала она, несколько минут спустя, — мне надоела эта книга; садитесь ко мне на постель и мы немного поболтаем, это меня развлечет. — Она уверяла, что ей очень жарко и старалась раскрыться, как можно больше. Голова моя кружилась, я был весь как в огне, но я боялся ее оскорбить, я не решался отважиться на что-нибудь большее и целовал только ее руки, не спуская глаз с ее белой, прелестной шейки, что, казалось, очень нравилось ей. Она несколько раз уговаривала меня быть умником, чтобы подчеркнуть, что я слишком скромен, но я в точности исполнял ее советы, я покрывал ее всю поцелуями, но не решался на большее. Когда, наконец, она убедилась, что я действительно так наивен, как кажусь, она довольно холодно приказала мне удалиться. Я повиновался ей беспрекословно, но только что я вышел, я стал упрекать себя за свою скромность и обещал вознаградить себя в следующий раз, если представится подходящий случай.
Я увиделся с мадам д'Эспарбес опять в Версале, после ужина, бывшего у мадам Помпадур, я предложил ей руку, чтобы провести ее в ее апартаменты, и как только мы очутились в комнате, она хотела меня выслать вон, но я сказал ей:
— Подождите минутку, моя милая кузина; теперь еще не поздно, и если я вам не слишком наскучу, мы опять можем почитать немного.
Глаза мои блестели страстью, которой она еще не видела во мне.
— Хорошо, — ответила она, — но с тем условием, что вы будете так же скромно вести себя, как в тот раз. Пройдите в ту комнату, я разденусь, и как только лягу, я позову вас.
И действительно, несколько минут спустя, я вернулся опять к ней. Я уселся у нее на постели, не спрашивая позволения; она не противилась этому.
— Читайте же, — сказала она.
— Нет, мне так приятно вас видеть, что я не могу читать, я не разберу ни одного слова.
Я пожирал ее глазами, книга упала из моих рук и, без всякого сопротивления с ее стороны, я снял с ее шеи платочек, закрывавший ее. Она хотела что-то сказать, но я закрыл ей рот поцелуем. Рано утром она, с большими предосторожностями, проводила меня из своих комнат. Несколько часов спустя я получил от нее следующую записку: