Я пробыл два дня в главной квартире и чуть не утонул, переправляясь обратно через Северную реку. Ледоход на ней был так силен, что мое судно все время бросало из стороны в сторону, и мы чуть было не потонули, как вдруг мимо нас промчалась огромная льдина и мы, нимало не медля, соскочили на нее, а потом с одной льдины на другую, пока наконец не достигли берега, который мы уже отчаивались когда-либо опять увидеть. Прибыв в Лебанон, я узнал там о смерти де Тернэ, который, говорят, умер от огорчения; там же меня задержали на несколько дней приказания де Рошамбо, и тогда только я мог наконец вернуться на Род-Эйланд, где уже все громогласно говорили о скором выступлении эскадры с большим отрядом войск. Я просил де Рошамбо отправить меня с этим отрядом, но он отнесся ко мне очень сухо; тогда я стал говорить ему, что прошу у него не милости, а только справедливости, так как теперь моя очередь быть в деле. Он ответил на это, что в авангарде не может быть никакой очереди, он прибавил еще, что любит храбрых и отважных людей, но ненавидит выскочек. Я сказал, что он отбил у меня совершенно охоту к службе, особенно под его начальством. Он сразу присмирел, стал извиняться передо мной и сказал, что у него есть особенного рода обязательство по отношению к Лавалю, и поэтому он должен в данном случае поступить так, как тому угодно; что он обещал ему, что ему не придется служить под начальством бригадира, что этот отряд будет действовать независимо от Лафайэта и не будет находиться под его начальством, и поэтому де Лаваль просил назначить его командующим на это место. Я ничего на это не ответил, но по моему лицу он видел, что я считаю это большой несправедливостью. Я просил его послать меня в этом отряде в качестве волонтера. Он ответил, что это было бы смешно и странно, и отказал в моей просьбе. Но в тот же день он, видимо, раздумал, назначил командующим барона де В., который даже не просил его об этом, а помощником дал ему Лаваля, чего тот не простил ему еще и до сих пор.
Вашингтон в это время прибыл в Ньюпорт. Ему очень не понравилось это распоряжение де Рошамбо и он не скрывал этого. Де-Рошамбо сделал две вещи, которые никоим образом не могли ему нравиться. Во-первых, он дал ему не того офицера, которого он просил, а назначил такого, который должен был действовать самостоятельно и не зависеть от Лафайета, что вовсе не входило в расчеты Вашингтона. Он дал понять Рошамбо, что тот должен смотреть на его просьбы, как на приказания, но, впрочем, ничего не изменил в его распоряжении.
Эскадра, под командою Детуша, вышла в море с 1200 человек команды, а несколько дней спустя генерал Вашингтон уехал из Род-Эйланда. Я проводил его до Стаффорда, а затем вернулся в свой полк, где получил письмо от Рошамбо, который писал, что так как на него легко могут напасть во время отсутствия эскадры, он желает моего скорого возвращения. Я исполнил его приказание.
Мы уже десять месяцев как выехали из Франции и за это время не получили ни одного экю денег и ни одного письма, но в это время прибыл фрегат «Astree» и сообщил нам, что де Монбарей и де Сартин покинули посты министров и их заменили Сегюр и де Кастри, которые решили, что незачем посылать вторую половину армии; я тотчас же написал длинное письмо, в котором требовал, чтобы мне выслали четыреста человек моего полка, оставшихся во Франции, и что не имеют права отказать мне в моей просьбе так как иначе это было бы ужасной несправедливостью.
Приблизительно восемнадцать дней спустя после ухода эскадры, вдруг дали знать, что на горизонте появилась эскадра, направляющаяся на всех парусах прямо к острову. Мы все, конечно, тотчас приготовились к атаке и решили, что час нашей гибели настал. Мы никак не думали, что это наша эскадра, но оказалось, что мы ошиблись, это была она. Она так прекрасно маневрировала, что прибыла в гавань Чезапик на двадцать четыре часа раньше английской эскадры, которая, однако, вышла позже ее на три дня. День этот принес с собой торжество королевской армии, но наши враги помешали нашим судам войти в гавань, и Арнольд, таким образом, очутился вне всякой опасности. Де-Лафайэт потерпел фиаско в своем начинании и был этим несколько сконфужен. Некоторые из наших судов были очень повреждены, особенно «Победитель», на котором находился де Лаваль; он сражался, говорят, как лев, но потерял очень много народа.