Она поднимается на сцену.
А к т е р. Ну, дает! Вообще уже!..
П и с а т е л ь. Ты чего там вякаешь?
А к т е р. Посреди пьесы! Господи! Кто она такая?
П и с а т е л ь. Через пять минут начнется Афинский Фестиваль Драмы, а у меня нет концовки!
А к т е р. Ну – и?
П и с а т е л ь. Появились серьезные философские проблемы. Существуем ли мы? Существуют ли они? (Имеет в виду публику.) Что соответствует природе человека, что ей противно?
Д е в и ц а. Привет. Меня зовут Дора Леви.
П и с а т е л ь. Я – Гепатитис, он – Диабетус. Мы древние греки.
Д о р а. А я из Пенсильвании.
А к т е р. Гони ее со сцены!
Писатель (оглядывает ее с головы до ног. Онамила). А что? Очень сексуальная девица.
А к т е р. Ну и что нам-то с этого?
Д о р а. Основной вопрос философии состоит в следующем: пусть в лесу упало дерево, а вокруг никого нет. Откуда мы знаем, что оно упало с треском?
Все озадаченно озираются.
А к т е р. Не все ли нам равно? Здесь же не лес, а Сорок Пятая улица!
П и с а т е л ь. Спать со мной будешь?
А к т е р. Оставь ее в покое!
Д о р а (к Актеру). А ты не лезь! Не твое дело!
П и с а т е л ь (к кулисам). Будьте добры, опустите занавес. На пять минуточек. (К зрителям.) Посидите немножко. Мы тут мигом.
А к т е р. Позорище! Это же бред какой-то! (К Доре.) Разве у вас никого нет?
Д о р а. А… Конечно, есть! (К зрителям.) Диана, иди к нам! Тут у меня два грека!.. (Ответа нет.) Она стесняется!
А к т е р. Ну ладно. Нам надо ведь пьесу тянуть. Придется обо всем доложить автору.
П и с а т е л ь. Так я же и есть автор!
А к т е р. Я имею в виду настоящего автора.
П и с а т е л ь (вполголоса, к Актеру). Диабетус, я, кажется, имею шанс!
А к т е р. Что значит шанс?! Сношение, что ли, устроить хочешь? При всем народе?
П и с а т е л ь. А мы занавес опустим. Из них ведь кое-кому тоже случается это делать. Правда, немногим, наверное.
А к т е р. Идиот! Она ведь еврейка, а ты так и вовсе вымышленный персонаж. Представляешь, какие получатся детки!
П и с а т е л ь. Диана! Вам представился случай познакомиться с… (называет настоящую фамилию актера). Он известный артист! Выступает по телевидению!
Актер (в трубку телефона). Соедините меня с городом.
Д о р а. Не хотелось бы, чтобы из-за меня начался скандал.
П и с а т е л ь. Никакого скандала. Просто мы тут немножко перестали понимать, где пьеса, а где настоящая жизнь.
Д о р а. А кто может сказать, что такое настоящая жизнь?
П и с а т е л ь. Золотые слова, Дора!
Д о р а (философически). Как часто бывает, – ты думаешь, что постиг смысл настоящей жизни, а на самом деле имеешь дело с обычным надувательством.
П и с а т е л ь. То чувство, которое я испытываю по отношению к вам, Дора, по-моему, самое настоящее!
Д о р а. Значит, секс – это настоящее?
П и с а т е л ь. Даже если и нет, все равно это одно из самых приятных надувательств, каким человеку дано предаваться.
Хватает ее, она увертывается.
Д о р а. Нет-нет. Только не здесь!
П и с а т е л ь. Почему бы и нет?
Д о р а. Я не знаю. Такая у меня реплика.
П и с а т е л ь. У тебя это было когда-нибудь с вымышленным персонажем?
Д о р а. Да был один итальянец, а так больше никого… Актер (говорит по телефону. Глухо доноситсяголос его абонента). Алло!
Т е л е ф о н (голос Служанки). Алло, квартира мистера Аллена.
А к т е р. Можно мистера Аллена? Голос Служанки. Кто это говорит?
А к т е р. Один из персонажей его пьесы. Служанка. Одну секундочку. Мистер Аллен, там вам звонит какой-то ваш персонаж.
А к т е р (к зрителям). Сейчас эти голубки у меня заворкуют!
Голос Вуди Аллена. Алло! А к т е р. Мистер Аллен! Вуди. Да?
А к т е р. Это Диабетус.
В у д и. Кто?
А к т е р. Диабетус. Персонаж, который вы создали.
В у д и. А… да, припоминаю, вы у меня довольно скверно получились. Как-то плосковато несколько.
А к т е р. Спасибо.
В у д и. Э, послушайте! Вы же должны сейчас быть на сцене!
А к т е р. Вот и я о том же. Мы тут какую-то девицу на сцену вытащили, так она никак уходить не хочет, а Гепатитус прет на нее как очумелый.
В у д и. Ну и как девица?
А к т е р. Да она – ничего, только больно уж в раж вошла.
В у д и. Что? Рыжая?
А к т е р. Брюнетка. Волосы длинные.
Вуди. А ножки?
А к т е р. Ну, и ножки тоже.
Вуди. А грудь как?
А к т е р. Да, в общем, недурна.
Вуди. Не отпускайте ее, я сейчас буду!
А к т е р. Она студентка с философского, но ни черта толком не знает. Типичный продукт студенческой столовой.
Вуди. Забавно, я ведь уже использовал эту фразу, когда описывал девушку в «Сыграй-ка нам снова, Сэм».
А к т е р. Надеюсь, там она получилась забавнее.
Вуди. Давайте ее сюда!
А к т е р. К телефону, что ли?
Вуди. Естественно!
А к т е р (к Доре). Это вас.
Д о р а (шепотом). Я видела его в кино. Отделайтесь от него как-нибудь!
А к т е р. Но он же автор пьесы!
Д о р а. Тоже мне пьеса! Глупая и претенциозная.
А к т е р (в трубку). Она не хочет говорить с вами. Говорит, что пьеса претенциозная.
Вуди. О, Господи! Ну ладно, потом перезвоните мне, расскажете, чем все кончится.
А к т е р. Ладно. (Вешает трубку, потом снова за нее хватается: до него доходит, что сказал автор.)
Д о р а. Так мне можно сыграть в вашей пьесе?
А к т е р. Ничего не понимаю! Вы актриса или девица, которая изображает актрису?
Д о р а. Я всегда мечтала быть актрисой. Мама хотела, чтобы я стала медсестрой. А папа мечтает, чтобы я вышла замуж за приличного человека.
А к т е р. И в результате где же вы работаете?
Д о р а. На фабрике, где делают ресторанные тарелки. Посмотришь – она как бы глубокая, а на самом деле мелкая!
Из-за кулис появляется Грек.
Трихинозис. Диабетус, Гепатитис, привет вам. (Обмен рукопожатиями.) Я только что в Акрополисе спорил с Сократусом, и он мне доказал, что я не существую.
Он так меня расстроил! Кстати, говорят, вы тут с концовкой маетесь? Кажется, у меня есть для вас кое-что.
П и с а т е л ь. В самом деле?
Трихинозис. А это кто такая?
Д о р а. ДораЛеви.
Трихинозис. Не из Пенсильвании, случаем?
Д о р а. Оттуда. Трихинозис. А вы там не знаете таких
Раппопортов?
Д о р а. Как же, как же! Мирона Раппопорта? Трихинозис (кивает). Вместе с ним мы агитировали за либералов. Д о р а. Какое совпадение! Трихинозис. У вас еще была интрижка с мэром Линдсеем? Д о р а. Да это я только удочку закидывала. Не вышло ничего.
П и с а т е л ь. Давай концовку! Трихинозис. Надо же, какая очаровашка! Д о р а. Ах, что вы говорите! Трихинозис. Как бы это нам с тобой сейчас перепихнуться? Д о р а. Сама судьба нам дарит эту ночь!
Трихинозис страстно сжимает ее запястье.
Д о р а. Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна! Верно я говорю?
Суфлер (показывается из-за кулис. Он в свитере. В руках книга). «Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна!» Все правильно.
(Исчезает.) П и с а т е л ь. Давай твою концовку, дубина стоеросовая! Трихинозис. А!.. Ах да! (Зовет.) Ребята!
Несколько греков выкатывают на сцену какую-то замысловатую машину.
П и с а т е л ь. Это еще что за хреновина?
Трихинозис. Это концовка для твоей пьесы.
А к т е р. Не понимаю.
Трихинозис. В этой машине, которую я полгода изобретал в подвале лавки моего шурина, – в ней решение всех проблем!
П и с а т е л ь. Как это?
Трихинозис. В финальной картине, где все темнеет, а подлый раб Диабетус попадает в отчаянное положение…