Создавая образ фру Сенстед, Ловберг мстил матери, которая тоже была очень строгой женщиной. Начинала она воздушной акробаткой в бродячем цирке. Будущий отец драматурга, Нильс Ловберг, работал живым пушечным ядром. Молодые встретились в воздухе и поженились прежде, чем коснулись земли. Однако брак оказался несчастливым, и к тому времени, как Йоргену исполнилось шесть лет, родители уже ежедневно палили друг в друга из цирковых пистолетов. Такая обстановка не могла не подействовать на впечатлительного мальчика. Довольно скоро у него появились первые симптомы впоследствии знаменитых ловберговских «настроений» и «тревог». Например, до конца дней при виде цыпленка-табака он снимал шляпу и кланялся. В последние годы Ловберг признавался близким друзьям, что «Спелые персики» дались ему нелегко, и несколько раз ему казалось, что он слышит голос матери. Она спрашивала, как добраться с Манхэттена к статуе Свободы.
Блудница из читалки
Предчувствия для частного детектива – штука весьма небесполезная. Хотя бы вот и в этот раз: когда ко мне в контору вкатился этот расплывшийся колобок по имени Уорд Бэбкок, тут же вылив на меня весь ушат своих горестей, мне следовало бы повнимательнее отнестись к ледяной дрожи, которая так и пронизала мой позвоночник.
– Кайзер? – осведомился он. – Кайзер Люповиц?
– Что ж, в моей лицензии именно так и значится, – парировал я.
– Мне нужна ваша помощь. Меня шантажируют! Умоляю!
Он трясся, как солист рок-ансамбля. Я пододвинул ему через стол стакан и бутылку пшеничной, которую всегда держу под руками для надобностей не вполне медицинских.
– Ну-ка расслабься. Потом все объяснишь.
– Вы… вы не расскажете моей жене?
– Войди в мое положение, Уорд. Я не могу ничего обещать.
Он попытался разлить по стаканам, но звон при этом, должно быть, и на улицу доносился, а пойло в основном пролилось ему в башмаки.
– Я человек рабочий, – сказал он. – Слесарь-ремонтник. Делаю и починяю хлопушки и хрюкалки для подначек. Ну, вы знаете – маленькие такие штучки, – подает тебе кто-нибудь руку здороваться, а она как хрюкнет!
– Ну?
– Кстати, многие из начальства это любят. Особенно там, на Уолл-стрит.
– Ну-ну, ближе к делу!
– Так я же и говорю: по командировкам, значит, мотаюсь как проклятый. В общем, сами понимаете, что это значит. Иной раз таким себя одиноким чувствуешь! Да нет, не то, что вы думаете! Видите ли, Кайзер, в глубине души ведь я интеллигент. Конечно, всегда можно подцепить какую-нибудь фифу, но по-настоящему умные женщины – это ведь все же редкость.
– Ага… дальше!
– Да. В общем, сказали мне про одну молоденькую девчонку. Восемнадцать лет. Студентка из Яссара. За деньги она к тебе придет и будет говорить на любую тему – Пруст, Йейтс, антропология… Обмен мыслями. Поняли теперь, к чему клонится?
– Не вполне.
– Я ничего не говорю, жена у меня – чудо, не поймите превратно. Но не хочет она со мной говорить про Эзру Паунда. Или там про Элиота. А я этого не знал, когда на ней женился. Слушайте, Кайзер, мне нужна женщина, которая бы возбуждала меня интеллектуально. И я бы с радостью за это заплатил. Мне не нужна связь, я хочу мгновенной интеллектуальной отдачи, а потом пусть себе катится. Господи, Кайзер, я ведь совсем не считаю, что в браке мне не повезло!
– И давно уже это тянется?
– Да шесть месяцев. Как на меня накатит, я звоню Флосси. Она у них вроде бандерши. У нее диссертация по сравнительной лингвистике. И она мне посылает интеллигентную девицу, понятно?
Вот оно что. Один из тех, которых хлебом не корми, а подавай им умную бабу. Мне даже жалко стало парня. И ведь не он один, должно быть, в таком положении. Навалом, наверное, таких фраеров, изголодавшихся по интеллектуальному общению с противоположным полом. Последнюю рубаху с себя ради этого снимут.
– И вот теперь она грозится рассказать жене, – сказал он.
– Кто грозится?
– Да эта Флосси. Они установили жучок и записали на пленку, как я в номере мотеля обсуждаю Элиота и Сьюзан Зонтаг, и, надо признать, там в некоторых местах меня действительно заносит. Выкладывай им десять кусков, или они тут же донесут обо всем моей Карле. Кайзер, помогите мне! Карла умрет, если узнает, что умственно она меня не заводит.
Все те же знакомые ухватки гостиничных «зажигалок»! Надо сказать, из полиции до меня доходили уже кое-какие толки насчет сомнительных делишек группы женщин с образованием, но пока что-то там у ребят подзаклинило.
– Ну-ка, бери телефон, соединяй меня с Флосси.
– Зачем?
– Я берусь за твое дельце, Уорд. Но у меня такса – пятьдесят долларов в день, плюс расходы. Придется тебе перечинить изрядную кучу этих твоих хрюкалок.
– Ладно, на десять-то кусков вы все же меня не разденете! – сказал он, осклабясь, подвинул к себе телефон и набрал номер. Я принял от него трубку и подмигнул ему. Что ж, он мне начинает нравиться.
Спустя секунды три ответил голосочек нежный, как капроновый чулок, и я изложил свою просьбу.
– Насколько я понимаю, вы мне можете обеспечить час полноценной трепотни, – сказал я.
– Конечно, мой хороший. О чем будем разговаривать?
– Я бы хотел обсудить Мелвилла.
– «Моби Дик» или рассказы?
– А что за разница?
– Разница в цене, вот и все. За символизм
доплата отдельно.
– Ну, и во сколько же это мне обойдется?
– Пятьдесят, может, сто за «Моби Дика». А хотите сравнительный анализ – Мелвилл и Готорн? За сотню могу устроить.
– Годится, – сказал я и продиктовал ей номер комнаты в отеле «Плаза».
– Хотите блондинку или брюнетку?
– Хочу сюрприз, – сказал я и повесил трубку.
Я побрился и, пока заправлялся черным кофе, заодно перелистнул соответствующий том энциклопедии. Не прошло и часа, как в дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла рыженькая малышка, как два больших шара ванильного мороженого упакованная в тугие слаксы.
– Привет, меня зовут Шерри.
Что ж, они действительно умеют действовать на воображение. Длинные прямые волосы, кожаная сумочка, в ушках серебряные колечки, никакой косметики.
– Поразительно, и как это тебя в гостиницу в таком виде пустили! – сказал я . – Швейцар обычно за версту интеллигенток чует.
– Успокоила его пятеркой.
– Начнем? – пригласил я, указывая на кушетку.
Она закурила и приступила к делу.
– Что ж, можно начать с того, что «Билли Бад» – мелвилловское оправдание отношения божественного к сущему, нэ-се-па?
– Похоже, правда не в мильтонианском смысле.
Я блефовал. Мне было интересно, способна ли она на это клюнуть.
– Нет-нет! В «Потерянном рае» как раз недостает этой субструктуры пессимизма.
Клюнула!
–Да. Да. Господи, как вы правы! – мурлыкал я.
– По-моему, Мелвилл нам заново открыл невинность как добродетель. Добродетель в наивном, но все же усложненном понимании, вы не согласны?
Я предоставил ей высказываться дальше. Ей было едва ли девятнадцать, но она успела уже и усвоить и закрепить все эти псевдоинтеллектуальные ужимки. Стрекоча, она многословно сыпала познаниями, но все это совершенно механически. Только это я подначу ее копнуть поглубже – она мне тут же обманный финт: «Да, Кайзер, ах, как это глубоко! Подумать только! Платоническое осмысление христианства! И как это мне в голову не приходило!»
Около часа мы так проболтали, а потом она мне сказала, что ей пора. Она встала, я выложил сотенную.