На другой день принц Фредерик пригласил нас к себе на обед в Дурлах. Аллея, ведущая из Карлсруэ к сему замку, считается единственною в Европе: дорога на расстоянии 2 1/2 немецких миль, или 18 верст наших, обсажена по обеим сторонам в два ряда вековечными, величественными пирамидальными тополями. Мы обедали на открытом воздухе, в саду. Мужчинам позволено было находиться во фраках, а за столом сидеть в шляпах на головах. На сем обеде находились и обе принцессы: Луиза и Фредерика.
У принца Фредерика жил один француз, которого имени я теперь не помню; он, француз, затеял играть шарады на театре, сделанном на воздухе; кулисы оного были из стриженных шпалер, и день кончился маленькими играми. Мне случилось хоронить папу с принцессою Луизою; я ничего не видывал прелестнее и воздушнее ее талии, ловкости и приятности в манерах.
Маркграф, дед сих принцесс, был добродетельнейший и почтеннейшей из всех германских принцев. Когда мы въехали в границы его владений и, поднимаясь на одну высокую гору, вышли из кареты, мы увидели несколько мужиков, пахавших в поле землю. Граф мне сказал: «Спроси у них, кто их владетель»[19]. Они мне отвечали: «У нас нет владетеля, а мы имеем отца, маркграфа Баденского». Вероятно, по сей причине императрица Екатерина и предпочла женить своего внука на одной из принцесс сего благословенного дома.
В сие время в Карлсруэ находилась княгиня В. А. Шаховская со своею дочерью. Княгиня, будучи в Париже, выдала свою дочь за князя д'Абенберга, который был один из главных участников в нидерландской революции. Граф Кобенцель, бывший тогда при дворе нашем послом римского императора, довел сие до сведения императрицы Екатерины. Государыня в первую минуту своего гнева издала указ, чтобы княгиня Шаховская возвратилась немедленно в Россию, в противном случае лишена будет своего имения, и дети, рожденные от ее дочери, не могут быть ее наследниками, ибо имение княгини состоит в железных рудниках и соляных варницах, а по закону Петра Великого имения такого рода не могут принадлежать иначе, как российским подданным.
Сие известие столь сильно поразило княгиню Шаховскую, что у нее отнялась одна нога; невзирая на сие, она была на пути в Россию и остановилась на несколько дней в Карлсруэ, потому что супруга наследного принца ее весьма любила. Узнав о приезде графа Николая Петровича, княгиня Шаховская просила его навестить ее: она убеждала графа донести императрице о болезненном ее состоянии и желала бы сама писать к ее величеству, но не имела никого, кто бы мог сие сделать. Граф послал к ней меня, и с сего времени началось мое знакомство с княгиней Шаховской.
Проводя самым приятным образом всякий день в обществе прелестных принцесс и августейших и почтеннейших их родителей с небольшим три недели, граф Николай Петрович, у которого я исправлял иногда и должность секретаря, отправил меня с депешами к императрице в Петербург, Княгиня Шаховская просила меня развезти письма к своим родным, которых там было много, между прочими — и к Екатерине Ивановне Вадковской.
Нетерпение императрицы видеть великого князя Александра Павловича женатым было так велико, что, прежде чем были ей доставлены портреты принцесс Луизы и Фредерики, которая потом была шведской королевой, — ибо оные со мной были отправлены, — на дороге, проехав Майнц, я встретил большую четверо местную карету, которая, подъехав немного, остановилась, увидя, вероятно, во мне курьера. Я слышал голос, кричавший, чтобы я остановился, потом подходит лакей в придворной нашей ливрее и спрашивает, не курьер ли я, не еду ли от графа Румянцева, и где он теперь находится. Я отвечал, что я послан от него к императрице, и что он из Карлсруэ, откуда я был отправлен, на другой день должен был выехать во Франкфурт-на-Майне. Я узнал от лакея, что в карете ехали графиня Шувалова и Стрекалов, которые и привезли потом в Петербург обеих баденских принцесс. Приехав на станцию, называемую Кипень, по Нарвской дороге, я узнал, что императрица в Царском Селе, куда прямо и отправился, не заезжая в Петербург.
Тогда иностранная часть поручена была князю Зубову. Граф Безбородко, по заключении им мира с Портою, сделан был обер-гофмейстером, андреевским кавалером и оставлен вторым присутствующим членом в Иностранной коллегии, но все имел от императрицы разные поручения. Граф Румянцев, отправляя меня, приказал депеши вручить князю Зубову, что я и исполнил; он обошелся со мной весьма ласково; я воспользовался сим случаем, чтобы поднести ему золотой жетон, выбитый на коронацию императора Франца во Франкфурте. Я заметил, что ему это было приятно; довольно долго расспрашивал меня о всем том, что я видел, спрашивал также, не встретил ли я его брата, графа Валериана Александровича, поехавшего служить волонтером в австрийскую армию, но я с ним не видался; прочитав наскоро партикулярные к нему письма от принца Нассау и графа Румянцева, он сказал мне: «Принц Нассау и граф Румянцев вас очень хвалят», — и отпустил меня. Через несколько дней после моего возвращения в Петербург получается высочайшее повеление в Измайловский полк из дежурства при ее величестве, что я пожалован в сей полк прапорщиком. Я не в состоянии изъяснить моей радости, а особливо мне приятно было видеть, сколько чин мой обрадовал моего зятя Алексея Николаевича и сестрицу мою Анну Федотовну, с которыми я жил вместе. Мое удовольствие еще более увеличилось, когда через несколько часов пришел ко мне фельдфебель 10-й роты, в которую я был записан и в которой мы жили, и с поданной рапортичкой привел рядового для посылок. А так как мундир офицерский уже был у меня готов, то я на другой день поехал явиться к командовавшему тогда Измайловским полком премьер-майору Иосафу Иевлевичу Арбеневу. Это было в четверг, а в воскресенье 15 августа он приказал мне ехать в Царское Село благодарить императрицу. Командовавшие гвардейскими полками всякое воскресенье и праздники ездили с рапортом к императрице во время пребывания ее в Царском Селе.
19
Князь Зубов оказал мне впоследствии большое благодеяние. Зять мой А. Н. Астафьев невинным образом был отрешен от должности советника Петербургского губернского правления и находился несколько лет под судом оттого только, что доклад о нем лежал у генерал-рекетмейстера Терского. Но по просьбе моей князь Зубов послал к нему записку, и дело зятя моего на другой же день было доложено и решено императрицею.