Путешествие представляло торжественное шествие. Во время ночи по обеим сторонам дороги горели смоленые бочки. Во всех губернских городах, где ее величество останавливалась, были балы, и все улицы и дома иллюминированы. На границах наместничеств встречали государыню ее наместники или генерал-губернаторы. На границе Новгородской губернии встретил Архаров, наместник новгородский и тверской; на границе Псковской губернии — наместник князь Репнин, псковский и смоленский; на границе Белоруссии — Пассек, наместник полоцкий и могилевский, а на границе Черниговской губернии — генерал-фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский, генерал-губернатор и наместник всей Малороссии. В Киев приехало множество разных вельмож, а более поляков, и двор был весьма великолепен, особливо у заутрени, в Светлое Христово Воскресение, в Печерской лавре. К вечерне императрица поехала в Софийский монастырь; после оной посетила митрополита Самуила в его келье, больного, который сказал ей речь и уподобил ее Христу, явившемуся после Воскресения ученикам. Тогда был фаворитом крестный мой отец Александр Матвеевич Мамонов, получивший скоро потом графское достоинство; все мои домогательства, чтобы дойти до него, были тщетны.
Из Киева в конце марта того же года отправлен я был курьером в Париж с подарками к министрам французского двора: Монмореню (иностранных дел) — перстень с прекрупным солитером, наследникам Верженя — полная коллекция золотых российских медалей, графу Сегюру (сухопутных сил) — соболий мех и фельдмаршалу де Кастри — перстень с солитером. Подарки сии уложены были в двух ящиках и посланы по случаю заключенного с Францией первого торгового трактата, я поехал в перекладной повозке. Не доезжая до первой станции — Василькова, я сбился с дороги, ибо уже смеркалось; повозка моя завязла и с лошадьми в большую лужу.
К несчастью моему, ямщиком был со мною мальчик, который в первый раз, по словам его, ехал по этой дороге. Насилу могли мы вытащить одну из пристяжных лошадей. Я не знал, что мне делать, послать ли ямщика на следующую станцию — но он говорил, что его там не послушают, ибо никто его на почте не знает, — или самому ехать. Я решился на последнее; вооружив ямщика моими двумя пистолетами и саблей, сел верхом на отпряженную лошадь и поехал, сам не зная, куда. К счастью, я выбрался на большую дорогу и приехал на станцию. Тотчас была заложена повозка, в которой я поскакал отыскивать завязшую в грязи. Я имел предосторожность, однако же, спросить имя прежнего ямщика. Проехавши столько верст, сколько, мне показалось, я сделал верхом, начал я и новый мой ямщик изо всей силы кликать по имени прежнего моего проводника, но было тщетно; проехав еще несколько верст, остановились, повторяли то же самое и не имели большого успеха. Каково же было мое положение — я знал, что со мной отправлено на несколько сот тысяч рублей драгоценных вещей и что сие непременно дойдет до сведения императрицы, и, сверх того, первое сделанное мне поручение оказалось бы так неудачно, за что бы я мог подвергнуться строгой ответственности.
Я пришел в такое отчаяние, что ямщик, сжалившись надо мной, начал меня уговаривать и просить быть спокойнее, что, приехав на станцию, как рассветет, смотритель пошлет тотчас несколько ямщиков, которые непременно отыщут завязшую мою повозку. Сие действительно меня немного успокоило.
Проехав несколько верст назад, я увидел влево небольшую дорогу и приказал ямщику туда повернуть, но он мне сказал:
— Там, барин, не проедешь, там топь ужасная.
— Да может быть, там-то мы и увязли, — отвечал я ему.
И точно, сделавши версты с полторы, я громко назвал по имени прежнего ямщика, и он мне откликнулся. Я не могу изъяснить тогдашней моей радости; я выскочил из повозки, начал ямщика обнимать и, наградив его щедро, переложил свои ящики в новую повозку и отправился на станцию. Я нашел на оной курьера, едущего в Киев из Франкфурта-на-Майне от графа Н. П. Румянцева, бывшего тогда министром при нескольких немецких округах. Курьер этот был его камердинер Мишин; он имел прекрасную коляску; я убедительно начал его просить, чтобы мне оную продать, ибо я не мог себе представить, каким образом в перекладных повозках довезу до Парижа мои посылки; к совершенному моему успокоению и удовольствию, Мишин мне коляску свою уступил, и я всегда за эту услугу был ему признателен.
Я проезжал через всю Польшу, Шлезию, Саксонию, города Люблин, Бреславль, Наумбург, Дрезден, Мейсен[5], Лейпциг, Гельнгаузен, Франкфурт-на-Майне, где я в первый раз увидел графа Н. П. Румянцева, который после так много меня любил и столь много мне благодетельствовал, потом через Мец в Париж. Я адресован был к пребывавшему у французского двора министру нашему Симолину и к министру герцога Готского, барону Гримму.
5
В Мейсене находится славная фарфоровая фабрика, которой масса, из чего приготовляют фарфор, есть лучшая из всех известных. Недалеко оттуда, в почтовом ломе на станции Росбах, мне показали стул, на котором Фридрих Великий провел ночь накануне сей знаменитейшей баталии.