Итак, причины такого промедления нужно искать между политическими и личными причинами князя; мне кажется, что на поведение князя имели влияние именно причины этих двух родов.
Кроме того, было и желание возложить всю тяжесть кампании на австрийцев; желание парализовать действия фельдмаршала Румянцева, весьма виновного, со своей стороны, в том, что он не двинулся к Дунаю и таким образом дал власть вражде князя Потемкина, которую тот к нему питал; желание продлить войну, чтобы сохранить свое военное первенствующее положение, которое он ставил выше всего; желание закончить кампанию военным действием, которое бы осталось памятным и казалось запутанным, для чего, впрочем, довольно было недостатка опытности и даже непростительных ошибок.
Но только в России и только генералу — фавориту Императрицы возможно бесполезно и безнаказанно жертвовать временем и людьми. И только генерал-фаворит Государыни может самовольно изменять порядок распределения в армии, не обращая внимания ни на старшинство, ни на чин. Вышеназванный Горрич, который, как я уже сказал, командовал колонною, назначенной атаковать брешь, был Георгий в азиатском костюме, только этим и замечательный и не имевший никакого чина в линейных войсках армии. Правда, над ним были еще генерал-лейтенанты Миллер и Самойлов; но низшие генералы и полковники были, по справедливости, обижены предпочтением, которое князь отдавал человеку, столь чуждому подобного рода службе. Он сам доказал, как мало он был способен. Он был поражен предчувствием, ставшим замечательным, благодаря своему исполнению. Когда пришли в траншею предупредить его о том, что собираются дать сигнал для атаки, то застали его с опущенной на руки головой, погруженного в размышления; потребовалось несколько минут, чтобы привести его в себя; наконец он поднялся, уверяя, что исполнит свой долг, но чувствует, что будет убит. Действительно, он довольно твердо прошел до низа бастиона и в то время, как приказывал установить лестницы, был убит двумя пулями. Генерал-майор князь Волконский, являвший в течение всей осады доказательства безумной смелости, имел то же предчувствие и тоже был убит. Немного генералов было убито, и ни одного из самых видных.
Час спустя после того, как мы привели войска обратно в лагерь, принц Ангальт и я явились к князю Потемкину. Он принял нас с большой любезностью, которою владел в высшей степени; так же любезно встретили меня и его красивые племянницы, одну из которых я увидел снова с тайной и совершенной радостью. Такого рода счастье, считающееся столь приятным, никогда никому не служило такой быстрой наградой за такое жестокое счастливое утро. Подобного наслаждения обыкновенно приходится ждать до возвращения на квартиры или в столицу; мне же оно явилось в первый миг, и я думаю, что подобного очарования никто никогда не ощущал. После первых доказательств расположения, князь сказал мне: «Теперь нужно подумать о Петербурге. Входит ли это в ваши планы отправиться туда?» Я уверил его, что смотрю не только как на удовольствие, но и как на обязанность возможно скорее отправиться на поклон к Императрице. «Ну, что же! — ответил он. — Я вас туда и отвезу. Не покидайте меня больше, я беру на себя всё устроить для вас. Отправьте только вперед всё, что вам необходимо, а остальное предоставьте мне».
Он слишком хорошо руководил мною до сих пор, чтобы я стал колебаться согласиться на его предложение, и было решено, что он отправится на несколько дней в объезд чтобы осмотреть сооружения, начатые им в Витовке для устройства нового порта, что затем он вернется и проведет 3 дня в Очакове и что мы после отправимся в Херсон, оттуда в Кременчуг и наконец в Петербург.