Мой муж, еще очень страдавший от своей желтухи, находился в гостиной, где ежедневно собирались наши общие друзья, чтобы поплакать и принять участие вместе с нами. Я покидала на минуту моего несравненного друга, чтобы ободрать моего мужа, печаль которого раздирала мне душу. Герцогиня Виртембергская при этом страшном событии была ангелом утешения для меня: она являлась почти каждый день и находилась у нас за час до смерти m-me де-Тарант. Я никогда не забуду ни ее слез, ни того, что она мне сказала. Она приезжала утром, и я ее принимала в моей мастерской, отделенной комнатой от комнаты больной. При каждом конвульсивном крике m-me де-Тарант я бросалась к ней. В последнее утро ее жизни, когда герцогиня была еще у нас, я услышала, что m-me де-Тарант испустила страшный крик. Я прибежала к ней, она схватила мою руку, и я почувствовала, что ее рука была покрыта потом смерти. Она сжимала ее с конвульсивной оставшейся еще у ней энергией, ее агония отняла у меня мои последние силы, я боролась сама с собой, как жертва, потерпевшая крушение среди волн. Я пыталась отдернуть свою руку, которую она держала, едва сдерживала рыдания, но предпочитала умереть, чем обеспокоить ее. Бог повелевал мне самоотречение, мне казалось, что его во мне больше не существует. Эта смерть, это зрелище истины выбивали меня из сил. M-me де-Тарант молилась за меня; ей я обязана тем, что имела силу все перенесть и пережить ее.
Наконец, настало страшное 22 июня. В час обеда я согласилась оторваться от нее, чтобы успокоить моего мужа, который требовал этого постоянно, но перед тем, чтобы оставить комнату, я еще раз подошла к ней. Она была в полной агонии, я пощупала ее пульс — он больше не бился. Она взяла мою руку с необычайною живостью: «Скажите мне, что вы себя хорошо чувствуете, скажите, чтобы не страдаете». «Я хорошо себя чувствую, — сказала я, — дай Бог, чтобы вы себя чувствовали так, как я». «Силы меня еще не покидают, — ответила она, — но это не долго продлится». Доктор Крейтон уверил, я не знаю почему, моего мужа, что она еще будет жить, и что ей нужно дать куриный бульон. Когда чувствуешь себя несчастным, то хватаешься за малейшую надежду. Мой муж не входил в комнату больной, он не видел ее агонии. Я села за стол с отчаянием. Горничная позвала мою дочь. Я хотела идти за ней, но мой муж просил меня остаться, повторяя то, что сказал Крейтон. Я мучилась, но решимость заставила меня покориться. В конце концов, не имея возможности противиться тяжелым предчувствиям, я убежала — ее уже больше не было. Отец Розавэн[281] закрыл двери ее комнаты, прося меня туда не входить. Меня провели в комнату моих детей. Рыдания душили меня. Мне принесли три распятия. Одно всегда находилось перед ней, второе служило ей во время причастия, а третье дал ей герцог Ангулемский. Она положила их рядом с собой накануне смерти, а моя дочь приложила их к ее губам в ту минуту, когда она испускала дух. Вид этих трех распятий остановил мои слезы. Мои взоры пожирали их, все окружающее стало невидимым. Бог поглотил всецело мою душу, дружественная мне душа молилась за меня. Я почти осмеливаюсь сказать, что испытывала святую радость.
281
Известный иезуит того времени, глава иезуитской пропаганды в России в Александровскую эпоху.