Я приехала туда очень скоро, утомленная почестями, которые мне были оказаны. Мы подъехали к почтовой станции, очень красивому каменному двухэтажному дому; я вбежала наверх, перескакивая через две ступени, пробежала через все комнаты и в последней бросилась на диван, тотчас заснув крепким сном. Меня разбудили в семь часов утра, благодаря приезду ко мне губернатора[57], который явился предложить свои услуги и осыпал меня расспросами о политических делах и о дворе. Я отвечала на все его расспросы несвязно. Едва прекратился его визит, и я только что успела окончить свой туалет, как мне доложили об адъютанте г. Пассека[58], могилевского губернатора и нашего дальнего родственника, который просил меня к себе на обед в деревню, находившуюся в пяти-шести верстах от города, и предлагал свой экипаж. Я согласилась; за мной была прислана двухместная золоченая карета с пятью зеркальными стеклами, запряженная четверкой серых лошадей, с двумя кучерами по-английски. Я проехала через весь город, возбуждая всеобщее внимание. Евреи, узнававшие экипаж губернатора, становились на колени; я кланялась на обе стороны, забавляясь этой шутовской сценой. По приезде своем в деревню, я встретила прекрасный прием; мне показали роскошный сад, прекрасные виды, угостили очень вкусным обедом, после которого я сыграла партию в шахматы с господином, которого я никогда не видала, и затем простилась с гостеприимным хозяином, чтобы вернуться к своим экипажам и снова отправиться в путь.
На третий день по моем выезде из Могилева я получила на одной из станций, где остановилась, громадный пакет. Я была в восторге, думая, что он был от моей матери; но моя радость сменилась удивлением, когда я увидела послание в стихах и очень почтительное письмо от графа Ланжерона. Я была крайне недовольна, обманувшись в ожидании, и решила во что бы то ни стало отомстить за себя. За день до приезда в Кременчуг, я наскоро закусывала в маленьком городке; в то время, когда запрягали лошадей, появился граф Ланжерон. «Никогда хорошо написанные стихи не имели худшего успеха, как ваши, — сказала я ему. — Ваш пакет меня жестоко обманул, так как я приняла его за письмо от моей матери; эта печальная для меня ошибка лишила меня способности почувствовать всю прелесть вашей поэзии». Он принял сокрушенный вид и сказал мне со вздохом, что он только что получил из Парижа печальное известие о том, что его жена при смерти. Он попросил меня написать рекомендательные письма к моему мужу и княгине Долгорукой[59], надеясь приехать раньше меня двумя днями. Я тотчас села писать. Я рекомендовала его, как поэта, рыцаря, ищущего приключений, но который не находит их, как сентиментального супруга, оплакивающего предсмертные страдания жены, сочиняя стихи. Затем я сложила оба письма и передала их ему незапечатанными, и он простился со мной. В то время, как я садилась в экипаж, мне принесли огромный арбуз с новыми стихами от графа Ланжерона; к счастью, они были последние.
Я приехала в Кременчуг в холодную и неприятную погоду. Так как часть моих экипажей нуждалась в поправке, то я отправилась в деревянный дворец, построенный по случаю путешествия государыни в Крым, и заказала себе небольшой обед. В то время, как я поправляла свой туалет, мне доложили о приезде начальника города, родом шведа; наговорив мне множество изысканных фраз, он предложил мне поехать к нему на обед, говоря, что он был предуведомлен о моем приезде, и что он все приготовил для моего приема, но извинялся заранее, что жена его, будучи серьезно больна, не могла принять меня с подобающими мне, как он думал, почестями. Пришлось ехать с ним: мы сели в двухместную неопрятную карету с плохой упряжью, запряженную плохими лошадьми. Мы подъехали к одноэтажному деревянному дому. Он предложил мне руку и повел меня в маленькую гостиную, пригласив войти в соседнюю комнату, где лежала его больная жена. Я согласилась, но каково было мое удивление, когда я увидела лежащее на диване тело и ноги, покрытые чем-то белым. В комнате было очень темно, все занавеси были спущены, ее цвет лица сливался с тенью в комнате. Она слабым и тонким голосом извинилась, что остается лежать; я уселась подле нее, прося ее не беспокоиться, и поддерживала с ней беседу до самого обеда, который был более, чем легкий. Нестройный оркестр резал мне ухо, ему вторил хор с фальшивыми голосами. Мой хозяин восхищался мелодией и без конца повторял мне, что это была любимая музыка князя Потемкина. Когда мои экипажи были готовы, и обед был кончен, господин швед проводил меня до лодки, на которой я должна была переехать Днепр. Эта река величественна по своей ширине и довольно опасна для переправы; моя компаньонка дрожала от страха, я же любовалась разнообразием волн, которые пересекала наша лодка: погода была туманная, ветер довольно сильный, тучи сталкивались и изменяли свой вид с замечательной быстротой, вместо серой массы вдруг появлялся просвет, глаз едва успевал следить за их движениями. Я была в восторге от этой картины; в природе все — неожиданности, ее богатство безмерно, как бесконечен ее создатель.
58
Пассек, Петр Богданович, в то время генерал-губернатор Белоруссии, один из пособников Екатерины при ее восшествии на престол, р. 1736 г., ум. 1804 г.
59
Княгиня Екатерина Федоровна, впоследствии статс-дама, жена кн. Василия Васильевича Долгорукова, урожденная княжна Барятинская, р. 1761 г., ум. 1848 г.