Увлекаясь рассказом о своих отношениях к императрице, графиня Головина не упоминает в своих «Записках», что, в начале царствования Павла, она лишилась своего семейного кружка, в котором привыкла жить с детства. Брат ее, кн. Федор Николаевич Голицын, тотчас по вступлении на престол императора Павла, назначен был по просьбе дяди, И. И. Шувалова, куратором Московского университета и стал жить в Москве, а в ноябре 1797-го года умер и сам И. И. Шувалов. Мало того, именно в это время она должна была узнать, что муж ее имел побочного сына[10], а это обстоятельство должно было произвести на любящую и строго-нравственную жену, доверявшую мужу, тяжелое впечатление: хотя в «Записках» она нигде ни одним словом не упоминает о постигших ее семейных несчастьях, но с этого времени почти вовсе не упоминает о муже, говоря о своих занятиях и времяпрепровождении. Все эти невзгоды страшно повлияли на графиню Головину, которая в привязанности к дорогим ей людям искала себе счастия, а между тем потерпела в этом отношении жестокое разочарование. Остававшаяся еще в живых мать Головиной, княгиня П. И. Голицына, была уже в преклонном возрасте и постоянно хворала, а две дочери были еще детьми. Где же нашла для себя Головина утешение и поддержку?
Тимковский, живший в доме И. И. Шувалова, незадолго до его смерти, рассказывает, что дом его наполнен был французскими эмигрантами[11]. В числе их были и иезуиты, по-иезуитски скрытые, еще не обнаруживавшие своих целей и принадлежности к обществу Иисуса. Княгиня Голицына и графиня Головина постоянно находились при И. И. Шувалове, принимая всех лиц, посещавших его. «Молодая, круглая дама», как называет Головину Тимковский, была главным центром собиравшегося общества; из числа собеседников выделялся всегда иезуит кавалер д’Огард, под личиной веселого светского болтуна умевший выведывать почву и заручиться расположением влиятельных лиц[12], и покровитель его, граф Шуазель-Гуфье, только что назначенный директором публичной библиотеки и, вместе с д’Огардом, способствовавший ее расхищению. И. И. Шувалов, окруженный «чумою», как называл эмигрантов Ростопчин, не питал к ним однако особого доверия, но терпел их, по мягкости и нерешительности своего характера; старческий, немощный гнев его проявлялся иногда лишь в тех случаях, когда французы позволяли себе затронуть какую либо слабую струну его, и в этих случаях княгиня Голицына и графиня Головина являлись защитницами нескромного гостя: однажды Шувалов, по ничтожному поводу, выгнал из дому известного Пикара, корреспондента князя А. В. Куракина, и простил его лишь по просьбе сестры и племянницы.
12
«L’honneur de l’introdnction du catholicisme parmi les Russes, — говорит одна из его жертв, г-жа Свечина, — est dû au chevalier d’Augard». Falloux: «Madame Swetchine» etc., I, 30.