Но я не был захватчиком власти. Само руководство чем-то глубоко противно моей натуре – надо было тянуть воз общественной организации, ставшей известным общественным движением, зарабатывать на хлеб, обеспечивая неумелых работников зарплатой.
В сущности, на работе я хотел решить тот же вопрос: для чего все это? Почему занимаюсь не тем, что хочу? А что хочу? У меня была та же идея творчества, что и в институте. Хотел внутренней честности и чистоты в целях организации.
Мои сотрудники, по-моему, были такие, как и я, чем-то интересовались, но не нашей работой. Одним мы отличались: я хотел из скучной обузы создать нечто творческое, захватывающее душу. Они, живущие своей жизнью, не выказывали никакой жалости к моим мучениям постоянно искать инвесторов, вытаскивать махину разросшейся организации из болота тянущих в разные стороны идей в другую, необычную реальность. И только злились на этого озабоченного аскета.
Наше общественное объединение, вернее я, назойливыми понуканиями сотрудников дирекции и убеждением организовывал выставки натуральной продукции предприятий – наших участников, конференции и форумы на разнообразные темы, от кризисов переходного периода до мистических идей Блаватской. Это был какой-то выход для моей жажды знаний.
Мы нанимали для этого залы заседаний разных учреждений, и просто площадки огромных пустых заводских цехов.
Приглашались ранее признанные авторитеты, а ныне ищущие, где бы засветиться лишний раз, чтобы не забыли. Известные раньше писатели, новые политологи высказывали разные точки зрения о нынешней ситуации в стране и мире.
На этот раз провели форум на тему «Понуждение насилием и естественные процессы» в заводском цеху.
Мы все почтительно кружились вокруг худого скромного старика с несмелым голосом, – общепризнанной когда-то, а ныне опальной «совести нации». В его лице с морщинками проглядывала красота благородных черт. Самое замечательное было то, что он глубоко понимал роль личности в обществе, и суть творчества. Только с ним я мог говорить о постороннем – внутренних переживаниях творчества.
«Совесть нации» тихим голосом говорил, что мы не изменились, лишь перелицевали старые догмы. Неуважение к другим. Потеря достоинства. Отсутствие исторического сознания и цивилизованного способа общения. Злобу сублимируем в лицах, сбрасывая Ивашку с наката, как у Щедрина. Сама способность доброжелательного внимания у нас утеряна. Идея справедливости понимается узко, как система распределения благ и ликвидация привилегий, а идея демократии – как право свалить власть.
– Политизация общества без культуризации и усвоения правового сознания, – это кулачное право, митинговые крики, – словно извиняясь, говорил он. – Спасительно одно: профессионализм в своем деле, что только и дает ощущение достоинства.
Политолог с липкими непричесанными патлами на лбу бросался на трибуну с ненавидящим взглядом убежденного деятеля.
– Нужно вернуться к «константам» – родине, патриотизму! – кричал он могучим балкам в вышине потолка. – Новая культура превращена в отстойник. Молодежь зачумлена. За сто лет лишились элиты в русском народе. А вот мусульманские народы не оторвались от истоков фундаментализма. Крапивное семя уйдет, но оставит кровавый след. Пока, после страшного рабства, нельзя давать народу полную свободу дикому народу. Безмолвствующее большинство не может высказываться само, забитое политиканами. Ему важна деловая организованность госаппарата.
Толстый либерал, наоборот, призвал ускорить развал «константы», вернуться к европейским ценностям. Соблазн коммунизма снимал социальный страх с человека, мечта о равенстве оборачивается новым рабством.
«Умеренный» политолог доказывал:
– Интеллигенция переоценила народ. Темную невежественную массу приняла за зрелых и развитых людей. Охлократию приняла за демократию. Это происходит во всем мире.
В таком состоянии общества, – рокотал он под сводами огромного цеха, – драйверы перестают работать, и вся надежда на национальные элиты, способные оценить ситуацию и найти пути дальнейшего развития. В мире торжествует теория конвергенции. Выигрывают те страны, которые выбирают лучшее и от того, и от другого. Все зависит от национальных элит и конкретного этапа развития. Южная Корея пыталась при одном диктаторе копировать Запад, и провалилась. При другом диктаторе учли национальные традиции и достигли уникального взлета. Перешли к демократии – все затормозилось. В Китае, который был в глубоком упадке, начали с взращивания предпринимательского слоя, а «гласность» отложили до иных времен. В России начали реформы с гласности и разгрома государства.