Добро, любовь не бывают отвлеченными, нужен адрес. Мне кажется, человечество не имеет адреса, его имеет только конкретный человек. Идеи гуманизма – иллюзия. Всеобщего счастья нет. Всем – лучше не будет.
Что же делать дальше?
Мысль, что придется оставить выстраданную всей жизнью работу в общественном движении, подавляла меня, словно расставался с жизнью.
Это была не любовь к моей работе – засосало время, которой не нужно талантов – пробиться, выжить, вот что сделало меня аскетом, недоброжелательным к занятым собой сослуживцам. Это не относится к разряду любви, болезненная рана, которая не заживает, к ней притерпелся организм, и было бы страшно уже ничего не делать, а только холить рану, как уволенному пенсионеру. Все мы, измотанные обязательствами и ответственностью, – аскеты, еще находимся внутри советского жертвенного времени. Отболевшие отзвуки прошлой злости на тех, кто безответственно взваливали на меня их ношу, еще шевелились во мне.
Это как при переломе эпохи, когда ломается прежний устойчивый быт.
И я с облегчением отдалился от тяготы работы и вернулся в мой мир, в котором мог сносно существовать. Мир покоя, куда заваливался, чтобы отдохнуть душой.
12
Мне казалось, что у меня много общего с тетей Мариной, сестрой матери моей жены и по сути моей тещей. Она была единственным родным человеком после смерти матери.
Она была больна, наверно, от старости и выпавших на нее несчастий. Лежала на привычном тюфяке, в оставшейся от умершей свекрови однокомнатной квартире, и не хотелось вставать и выходить в чужую тяжкую жизнь.
У нее был муж, полковник ФСБ, всегда уверенный в себе, как будто когда-то принял окончательные решения и следовал им, как приказам. С ним было как за каменной стеной, хотя ей не нравилось, когда он приказным тоном, при знакомых, обрывал ее бесполезную болтовню. И он утомлял постоянными домогательствами в постели.
Все началось с того, когда муж стал пропадать допоздна, а потом и ночами. Вдруг позвонила какая-то баба и ядовито сказала:
– Что, ждешь? Ну, жди, жди, корова.
И бросила трубку.
Когда он пришел, его дубленка пахла чужими духами. Это она, разлучница, попрыскала на дубленку своими духами. Особенно отвратительно было на душе за его выбор пошлой бабы.
Я видел его, когда выходил из очередного торжественного пустого форума в колонном зале. Из другого зала выходил он, сухой, с прямым носом.
– Ты как здесь? – удивился он.
– На торжественном форуме. А вы?
– Тут рядом, на собрании Союза офицеров.
Разговаривать не хотелось, и он, изобразив радость, быстро удалился.
До ужасной раны от ухода мужа она была любима. И после операции по удалению матки была уверена, что невозможность сексуальной жизни не повлияет на преданность мужа. Но, видно, мужики устроены иначе. У женщины есть один порок – она мыслит не как мужчина.
А ведь было, было так чудесно! Они были в долгосрочной командировке в Америке, по линии какой-то секретной службы мужа. Вспоминала прием в посольстве, она, светская дама, с белым от природы ухоженным лицом, в бальном белом платье блистала в окружении восхищенных лиц иностранных посольских работников, пока ее муж чинно беседовал с деловыми людьми в сторонке. В то же время в ней было беспокойство от строгого контроля мужа, и одиночества среди этой одетой для приемов толпы, в который каждый, тоже в одиночестве, бродил с тонким бокалом в руке по огромному блестящему от света залу…
Она повернулась от невыносимой боли, вспомнив брошенную в телефон злобную фразу разлучницы. До сих пор сидит ножом в сердце.
У пенсионерки нет обязательств – с испугом вставать сонной, куда-то бежать. Спать, спать, спать!
____
Жена взволновано говорила:
– Тетка по телефону все время плачет.
Я не был равнодушен, но считал: каждый должен переносить свои горести и недомогания сам, не перекладывая на близких. Но все же меня пробивала жалость и понимание чужой беды.
У тетки Марины был явный свих. Ее заклинило на желании здоровья и красоты. Так сильно, что это превратилось в жажду испытать на себе все созданное медиками для исцеления и омоложения. Она прислушивалась к себе, и находила уязвимые места: в состоянии постоянного бессилия, запорах, в надвигающейся слепоте из-за катаракты, в тумане в голове, когда какая-то заслонка в мозгу мешает вспомнить привычное имя или слово, в несвежей коже лица, когда-то молочной белизны, поражающей мужчин. Яд пищи после еды пронизывал все тело, и начиналась слабость, боли в животе, – сказывалась фаст-фудовая тенденция современной пищевой цивилизации.