– Каким образом эта недоебанная пизда относится к подростковой дрочке твоего сынка, скажешь ты на милость или нет? – Стю приходилось постоянно корректировать полет мысли Стэна, иначе тот мог так глубоко погрузиться в подробности, что основное повествование скрывалось под толстенным слоем пыли или погружалось на дно Тихо-ледовитого океана.
Я не раз задумывался о том, что не будь Стэн таким занудой, то вполне мог бы вести собственную колонку в ридерсдайджест или же даже выпускать собственный журнал про натурализм. «Я не раз представлял, как бы это получилось у тебя, написать роман, – говорил я Стэну, – и уверен, – говорил, – получилось бы очень задорное порево».
Это была бы история в декорациях спагетти-вестерна с отголоском Фрэнка Синатры. Его герои ходили бы в шляпах, с револьверами вместо членов, тыкали бы каждого встречного прохожего со словами: «хрен ли ты тут делаешь, вали нахрен говнюк», фильм по его роману был бы снят на черно-белую пленку в стенах ночного Чикаго, усыпанного гильзами от пулемета, Томпсоном и падшими ангелами с грязными лицами.
Страховой койот
Когда я покинул офис, на улице уже светало. Из ворот выносили еще одного жмура. Патологоанатом, с синим, свисающим как у индюка подбородком, сверял часы.
– В этом городе все как-то не так стало, – обратился ко мне гробовщик в помятой шляпе.
Мускулы на его лице напряглись.
Гробовщик стёр пот со лба и принялся дальше за работу.
Bete noir
По тропинке стелились женские пеньюары и мужские рубашки, шапки и теннисные бейсболки. В высокой траве шумел перевернутый пикап. Колеса всё ещё крутились. В воздухе витала стая мух с налитыми кровью глазищами. И вот я оказался в кошмаре, который снился мне прошлой ночью. Мысль-проскочила-снаряд – и стало абсолютно понятно, что сейчас в траве под самым деревом, облепленным стаей стервятников, я обнаружу разувеченный в месиво труп. Капли крови на его щеках успели засохнуть и превратились в продолговатый синяк. Все происходило на самом деле.
– Это заколка Бобби. – Девчушка качалась, как качается водоросль, под высохшей секвойей. – Я не могу найти кошелёк. Мама меня убьёт, там были все мои кредитки. Он был у меня в сумочке, а теперь его там нет!
– Вас срочно нужно доставить в госпиталь, – поделился я будто сам с собой своими тревожными наблюдениями.
– Но там были все кредитки! Он был вот здесь, а теперь его там нет, она меня со свету сживёт, пропало! всё пропало! – ненашутку садясь на измену.
А её не так-то просто будет переубедить. Пробитая, будто изрешеченная из пулемета, голова спадала с плеч и держалась лишь отчасти, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник, от дуновений ветра. Она зальёт всю машину кровью, подумал я. Я попытался поднять её, но она резко отскочила в сторону и спряталась за деревом.
– Оставь меня! – прошипела она сквозь кровоточащие десны, словно взбешенная зверушка, и побежала к перевернутому пикапу.
Тут её осенило:
– Чёрт! У меня почему-то все волосы липкие… – запустив пальцы в сбившиеся в комок волосы, она нащупала, видимо, по-настоящему нихреновую дырку. – У меня все волосы липкие, – проговорила чуть дыша, обращаясь к кому-то, будто лежит с этим кем-то на соседней подушке. Тихо и остроумно.
– Вы должны поехать со мной. Дело дрянь, по-другому не скажешь.
– Роберт! Роберт! Я должна найти кошелёк! Там были все мои кредитки! – Последний приступ паники обрушился по поводу всё того же кошелька, который она до сих пор не могла найти. – Ничего не говорите об этом маме…
– Об этом не беспокойтесь.
Я успел подхватить её прямо у самой земли, и вместе с ней рухнул на колени, крепко сжимая её в своих объятиях.
– Где моя расческа?! – спросила она, но поперхнулась кровью.
Тогда я перевернул её на бок. Изо рта хлынул фонтан.
– Дайте мне помаду, – проговорили мёртвые губы, – она у меня в сумочке. Дайте помаду…
Один в поле воин
Остерегайся необдуманных поступков. Не доверяй даже самому себе. Все, что может произойти хорошего в твоей жизни, – уже произошло. Ты появился на этот свет, чтобы всегда быть начеку. Семь раз отмерь. Один отрежь. Будь аккуратен и не налегай на спиртное. Залегай на дно при каждом удобном случае. Не верь тому, кто учит тебя жизни. У тебя нет жизни – есть только правильно спланированные выходные. Есть долги по коммунальной квартире, за газ, свет, долг Тони за два козырных туза в рукаве, смотрителю банка за «фишку», страховому агенту, продавцу в магазине – за бесплатное пиво, государству, систематической работе, за которую тебе не платят, и ты ещё должен куче народу, которых в глаза не видел. Поэтому стоит постоянно мотать на ус. Бытие на ножах. С самим собой, со своей совестью, кроватью, банкой с анчоусами в холодильнике, окружающей средой. Временем сыт не будешь. Деньги можно жрать прямо так. Можно делать всё что угодно – только в застрахованном виде твоя жизнь чего-то стоит. В ином случае ты кусок наполовину из мяса, наполовину из говна и мочи. Твой единственный шанс – не доверять никому, даже самому себе. Иначе могут возникнуть проблемы с законом, с воровским криминалом, с регулировщиком на перекрестке Лексингтон авеню. Твой единственный вариант – точить на ус. То, что плохо усваивается – умирает в земле. Не умирают только анчоусы в банке, запечатанные, усыпленные, умытые пеплом, капающим на ковер в прихожей. Только ты сам в силах себе помочь. Так сделай же это. Не ты – так кто же? Один в поле не воин.