— Это как тебя угораздило? — присел рядом с ним на бревно.
Илья обмотал нить вокруг иголки, затянул узел и, перекусив нитку зубами, сплюнул ворсинки:
— с воза спрыгивал и за край зацепился.
Встряхнул, расправляя штанины, критично осмотрел: до дому доеду — и стал одеваться.
— Илья, сколько нам еще плестись?
— Ежили на прямки и обоз бросить — к вечеру дойдем — задумчиво провел по бороде рукой: — Туточки до тракта верст шесть будет, да по нему три проехать надобно, опосля направо вертать и там рукой подать.
— Тогда получается, что мы тракт ночью проезжать будем?
Стрелец кивал в такт моим словам.
— Когда немцев ободрали, пулелейки в какой воз побросали?
Илья изобразил на лице интерес:- На кой они тебе?
— Раздашь стрельцам на дневке, надо пуль наделать — и много. Как с тракта свернем, подарки хочу оставить…
— Федь, не надобно, уж больно они у тебя громкие… злить медведя рядом с пасекой — можно без ульев остаться.
«Резон в его словах есть, как есть и желание продолжать сыпать соль с перцем под хвост Владиславу»
Я мотнул головой, соглашаясь с его словами:
— Панас с Гришей теперь мне служат, учить мне их надобно — мотнул гривой давно не стриженых волос, пятерней пригладил челку — Так мы на тракте только приглядим, а как ты с обозом свернешь, от тогда и поучимся… Ляхи будут али прочие тати, так судьба у них такая.
И я мрачно оскалился, изобразив улыбку графа Дракулы, обнажив великолепную пару белоснежных клыков.
Илья вздрогнул и сплюнул:
— От чтоб тебя… Прости, господи, сроду матерно не ругался. Федя…
Пока он подобрал слова, я успел встать и отойти на пару шагов и продолжения уже не слышал.
Мои стрельцы…
Я даже в мыслях их так называю, хотя — какие они мои? Просто это люди, приставленные к моей персоне с определенным заданием — не дать вляпаться в очередную беду. Они ни разу не пытались отговорить от участия в вылазках. Но при любом конфликте или даже намеке на проблему с участием стрельцов, за моей спиной вырастали четыре мрачные фигуры… И, почему-то чаще всего от них доставалось именно мне… Это Иван тогда спас придурка, успел подбить руку. Он мне еще потом целую лекцию прочитал о взятии греха на душу.
У каждого свои тараканы в голове: у кого они богу молятся, у других баб коллекционируют и оклеивают картинками череп изнутри. А я своим дал карандаши и они теперь целыми днями рисуют…
За все-то время, которое парни со мной возятся, успел обучить их ускоренной перезарядке пистолета, разучить некоторые знаки из арсенала будущего спецназа. Они же успели нахвататься моих словечек и идиом, используемых мной в разговоре, и с успехом применяли их. Плохое всегда очень прилипчиво…
Поэтому, когда я покрутил над головой кистью руки, выставив указательный палец вверх, они без разговоров стали седлать лошадей и готовиться выступать в путь.
За спиной был слышен бодрый рык нашего командира, суета и ругань стрельцов, заводящих лошадей в оглобли. Обоз готовился к отбытию.
— Парни, — окликнул свое небольшое воинство, привлекая внимание:- В нашем полку пополнение — два добрых казака решили присоединиться к нам. Как их зовут, сами знаете, называть не буду. Так что они теперь… — чуть запнулся и продолжил дальше — вместе с нами против ляхов воевать будут.
Корноухий после ночного отдыха был в веселом настроении и попытался надуть брюхо, когда я стал подтягивать подпругу. Пообещал пустить его на колбасу. Он повернул голову, посмотрел на меня большим фиолетовым глазом, фыркнул и улыбнулся, приподнял верхнюю губу, обнажая крепкие, большие зубы.
Панкрат, со свойственной молодым людям прямотой, посоветовал дать пинка мерину, а не слово молвить скотине. Подъехал ближе и хотел уже стукнуть, как корноухий развернулся с грацией змеи и укусил его за ляжку чуть выше коленки. Потом повернулся обратно, дал мне затянуть ремень и застегнуть его как положено.
Когда я закончил, он положил голову мне на плечо и слушал выговор:- Ну, вот зачем ты его тяпнул? А вдруг он заразный? У тебя теперь живот болеть будет — с этими словами достал из кармана кусок хлеба, присыпанный крупной серой солью:
— на вот, полечись и больше не смей кусать всякую гадость.
От моих слов стрельцы расхохотались, громче всех веселился сам потерпевший.
Полтора десятка возов и подвод, набитых воинским хламом (некоторые панцири похожи на дуршлаг и годны только на переплавку, но Илья настоял на том, чтоб забрать и этот утиль), медленно, со скоростью беременной улитки, ползут по узкой лесной дороге. Заросли орешника тут настолько густые, что в некоторых местах ветви на верхушках переплелись между собой, образуя своеобразный туннель. Несмотря на утро, здесь царит полумрак, мелкие пичуги порхают с ветки на ветку, перелетают через дорогу, одна — особо бесстрашная или совсем безбашенная уселась на затянутый рогожей воз, поскакала по нему, клюнула веревку и упорхнула.