Встал, оперся двумя руками о столешницу, — Антон, а ты лжу молвишь… В нашей деревне нет таких дворов, где хозяин носит прозвище — Тетеря. Так что, мил человек, сказывай — кто ты и откуда.
Он ещё некоторое время сопротивлялся, потом отвел взгляд в сторону, и по виску сползла капелька пота. Дрогнули пальцы правой руки, сильно смяв шапку.
— Антон. Мне не любы две вещи, когда лгут и пьют без меры. — И задумался, рассматривая стоящего передо мной, крестьянского парня.
— Вот он, — Указал на смотрящего, на нас, Клима, — давеча чуть не был бит, когда стал переписывать всех, кто живет у нас.
— Клим. Глянь, там есть такое прозвище среди наших?
— Нет.
— Слышишь, Антон — нету.
— Значиться не возьмешь? — Спросил он, глухим голосом.
— Чужих, не возьму, а своих возьму.
Он криво ухмыльнулся и посмотрел на меня, — Надобно в кабалу иттить, чтоб своим стать?
— На хер идти надо. Вот пришел ты, взял я тебя, обучил, потратил время и деньги, а ты соберешься да и продашься боярину какому. Погрузишь свое барахлишко на телегу и уедешь, куда ни-будь. Кто у меня замес-то тебя, здесь работать будет?
— Так я и молвлю…
Я выставил перед собой ладонь, останавливая его, — Погодь. Ты всех знаешь?
— Кого? — Он посмотрел на меня с самым простодушным видом.
— Знаешь, знаешь. Собери мне всех. Хочу с вами, чужаками, отдельно поговорить.
— А где ж я их найду?
— Там же, где тебя нашел, на дворе. Давай на задах, за баней деда Филимона, через ополчаса.
Он посмотрел на меня так, словно чего-то не понял.
— У тебя корова в семье есть?
Он кивнул,
Ополчаса — столько мамка её доит. Понял?
— Да.
— Иди, буду ждать.
Проводил взглядом уходящего Антона и, когда за ним закрылась дверь, повернулся к сидящему рядом со мной Климу, — точно такого прозвища у наших нет?
Он на миг задумался, поджал губу и приподнял плечи, — А я уже и не припомню. Страху тогда натерпелся, когда бабы и мужики глотки драть стали, а самые ретивые за дубье схватились.
— Сходи записи возьми, они у меня в избе, на верхней полке лежат. А я пока разгоню половину, спрошу — кто грамотный и считать умеет. Думаю, половина точно уйдет. Оставшиеся пускай напишут чего ни-будь и задачку решат.
Клим встал, и мы пошли, на выходе придержал за плечо, — Ежели увидишь там мальчонку белобрысого и Мишку нашего, не удивляйся.
Он оглянулся и коротко кивнув, шагнул в сени.
Площадь встретила меня почти тишиной, легкий гул стих при моем появлении. С крыльца оглядел собравшихся и оставшихся. — Люди, седня буду молвить с теми, кто могет читать и писать. Кто не умеет, завтра приходи.
— А завтрева, молвишь, что не надобно? — Спросил кто-то в полный голос.
— А ты кто?
Из задних рядов, раздвинув мужиков плечом, протиснулся кряжистый парень. Не доходя пару шагов до крыльца, остановился, снял с головы шапку и поклонился, — Федор я, сын Митрофана.
— Тезка значит. — Я посмотрел на него. В сапогах, штаны заправлены в голенища, через расстегнутый на груди, коричневый кафтан, можно рассмотреть рубаху, чистенькая, но видно, что застирана. Поясок, плетеный, кожаный шнурок и начищенная медная пряжка.
— А зовешься как?
— Скорохват — Вдруг выкрикнул кто-то, — Все, что не узреет, норовит схватить. Что он, что братья евонные, одним миром мазаны.
— А те завидки берут? — тезка резко развернулся, зло крикнул в сторону своего обидчика и ткнул пальцем, — Ты как был телепень, так и помрешь им.
— А ну тихо! Эй, крикун иди сюда, — Рукой указал на место рядом с Федором.
Вперед вышел мужичок небольшого росточка, тезке по плечо будет. Брезгливо глянув на соседа, снял шапку и поклонился. Хреновенькая у него одежонка. Заплатка на левом локте, сапоги доживают последние дни. Да сам мужик, не сказал бы что молодой, лет за тридцать будет.
— Звать как?
— Абрам сын…
«еврей что ли?»
Подумал, а вслух спросил, — Иудей? Выкрест?
— Православный, — и размашисто перекрестился. — А роду русского. Дед мой, царство ему небесное, сподобил имечко такое дать.
— Лучше бы он тебе…
Дальше я не расслышал, да собственно и слушать не собирался. Мне вообще было непонятно что с ними делать. Но попытку надо было придавить на корню и с пользой для себя.
Стою, смотрю на них… Гусаки, блин, белый и серый…
«Жили у бабуси два веселых гуся, один серый, другой белый… О! придумал»
Ситуация с образованием уникальная, писать умеют, но мало грамотных. Почитай только дьяки, монахи да писари по приказам, ну и за деньги на торгу можно было найти. А вот считать могут практически все, кто лучше, кто хуже. Эти двое, думаю, не есть исключение. Один хапуга, все в нору тащит, зазря, наш народ такие прозвища не дает. Второй… А этот будет смотреть за первым, чтоб не воровал.