Сергей Каледин
Записки гробокопателя
Как я начал вышивать
Предисловие
ХАРАКТЕРИСТИКА
Ученика 2 класса «Б» сан-лесной школы № 5 Каледина Сергея
Каледин Сережа обучался в данной школе в течение всего второго полугодия. За время пребывания в школе проявил себя как недисциплинированный ученик. Способности имеет хорошие, но нет совсем никакого прилежания к учебе. Письменные работы выполняет неаккуратно, не чувствует ответственности за свою работу.
Любит читать книги, слушать рассказывания, увлекался выпиливанием, игрой в шахматы, начинал вышивать, очень любит подвижные игры, но ни на чем не может долго сосредоточиться. С детьми без конца ссорится, бьет их, бывает грубым. С мнением их совсем не считается. Часто мешал им хорошо отдыхать. По отношению ко взрослым допускал грубость. Сережа совершенно не владеет санитарно-гигиеническими навыками.
Учебный год закончил на «3» и «4». Дисциплина «4». Переведен в 3-й класс.
25 мая 58 г. Воспит. Смилянская.
Значит, «начинал вышивать»…
Но так ничего хорошего и не вышил. До такой степени ничего, что в девятом классе остался на второй год, а кроме того меня вышибли из школы. Сначала было даже весело, а вскоре захотелось повеситься. Потом вешаться раздумал. Отцов брат в Моссовете устроил в экстернат, а уж потом забрили в стройбат. После армии мать, имевшая блат в Литинституте, определила меня туда на переводчика с… татарского языка. С татарским языком романа не получилось, перевелся на заочного критика, а защищался по прозе. Проза называлась «Записки гробокопателя». Таким образом, так называемая творческая жизнь началась с того, где обычно всякая жизнь заканчивается, — с кладбища.
В дальнейшем повезло — десять лет не печатали. Говорю серьезно. За эти годы осеменил все издательства и журналы страны, узнал редакционную кухню, приобрел опыт, короче, обопсовел. Была возможность писать не торопясь дальше, что хочется (все равно ведь не напечатают).
Врожденная лень помогала писать коротко, некоторая истеричность — с удовольствием переписывать по многу раз. Дело оказалось не таким уж и сложным; весь инструментарий: нетугое ухо, промытый глаз и 33 буквы алфавита. Ну, и желательно, конечно, жизненный опыт.
В пятьдесят лет обнаружил, что все написанное почти документально, практически без выдумки, все из биографии. Ну, разве лишку где приврал для благозвучия.
Надеюсь, читателю будет интересно заглянуть на мою кухню — она же лаборатория писателя.
А санитарно-гигиенические навыки, с которыми у меня была напряженка в 1958 году, осваиваю и по сей день.
Тахана мерказит
Давно уже чувствую, что я не москвич, хотя по рождению, происхождению, прописке таковым являюсь.
Живу большей частью в деревне, ношу ветхое, ем скромное. Понять, как люди постоянно живут, а, главное, пишут в городе, не могу даже в дурном сне.
В деревне печка потрескивает, разноцветные коты мурлычут, ходики тикают, по ночам иной раз из лесу старый беззубый кабан помои жрать приходит. Благодать!
Местная общественность даже отличила меня, возвела в ранг старшего по улице: наблюдать за содержанием помоек, собирать подати, бороться с кровососущими насекомыми — комарами.
…Возвращаюсь, значит, я из Израиля (у меня там сын живет). И, конечно, прямиком на дачу. Писать. А о чем писать? Не об Израиле же. О нем уже написано-перенаписано. И вот тут-то мама моя и помогла. Видит — чего-то сынок ее смурной бродит. Она мне и говорит: напиши-ка, ты, сыне, повесть. Хорошо, соглашаюсь, говори про что.
— Вот ты соседа своего любишь — Меркулова Владимира Ивановича.
— Любить-то люблю, но маловато мне его, на повесть не хватает.
— Маловато… А ты его в Израиль запусти и погляди, что из этого выйдет.
Поразмыслив над маминым предложением, я вдруг вспомнил, что давно собирался развенчать вздорную идею о русском якобы врожденном антисемитизме, и тут мне мой дачный сосед Владимир Иванович Меркулов (Петр Иванович Васин в повести) очень оказывается кстати. Как многие из нас, бытовой антисемит, незакоренелый, неидеалогизированный, он, попав в Израиль, обнаружил, что никаких таких враждебных верований нет, а есть люди, есть ощущение человечества как общего тела. Все встало в его голове на свои места. Но, к сожалению… Что «к сожалению» — о том в повести.
1
Ну, перетеплился малость, что поделаешь. А с другой стороны, если как Мерцалова велела — в шортах да в майке, — уж лучше совсем без порток, чтобы прямиком в дурдом.