Габи он нашел в соборе.
— Ваша мадонна имеет глаза, в которых, как у тебя, стоит грусть. — Габи несколько раз посмотрела на икону, на Юрку, на икону, на Юрку. — Ты тоже имеешь библейские глаза. Только она Бога рожает, а ты? Я все знаю от Виты. Она подошла к служительнице торговавшей свечами, и выбрала самую толстую свечу. Та что-то сказала ей, Габи резко вскинула голову и взяла свечу потоньше.
— Для Германии, — пояснила она Юрке. — Мы уже должны ехать на дачу, не правда ли?
Юрка кивнул.
— Правда, жрать хочется.
— Ты очень любишь добиваться выгоду! — Габи передернула плечами и вдруг встала как вкопанная: — Момент! Ты же отказался от еды на десять дней и ночей.
— Да? — Юрка тяжело вздохнул. — Может, это я пошутил, а?
Перед нужной остановкой Габи, помолчав, вдруг нахмурила лоб.
— Ты продолжаешь любить Виту, но она уже не есть больше твоя родственница. И она тебя как-нибудь очень любит… Должно это значить, что у вас интимный контакт?.. Ты приходил к ней в постель?
Юрка ошалело поглядел на нее…
— Почему не-е-ет? — удивилась Габи. — Это бывает… Если любовь, разный возраст не играет роли…
— Поспи, Габи, — родительским голосом посоветовал Юрка и пригнул ее голову к себе на плечо. И вдруг вскочил. — Подъем, проедем! Котя!
Вместо забора по периметру дачи Вербицких рос кустарник. Его стригли, если не забывали. Этим летом не забыли.
На двух серебристых елях, посаженных еще покойным Сеней, были развешаны самодельные лампиончики, переделанные из елочной гирлянды. На каждом лампиончике было нарисовано лицо: детское или взрослое.
— Вита выдумала, — сказал Юрка. — Как кто родится или поженится — так его сюда. А рисует сестра Виты.
— А что случается, если идет дождь? — удивилась Габи.
— Краски хорошие. Импортные. Это Лида, — Юрка ткнул пальцем в лампиончик.
— А ты?
— Меня Мила замазала после развода. У Лиды теперь физик. Вот он!
Габи подошла вплотную к елке и взяла шарик в руки. На нее смотрел человек с бородой, в очках и с большой лысиной.
— Я как-нибудь теперь понимаю Лидию, — задумчиво сказала Габи, выпуская лампион из рук. — Он очень умный… Как Юрген… Мой муж. — Она ткнула себя пальцем в грудь.
— Умный-то умный, а жениться не торопится. Котя! Ты где?
Вдалеке зашуршали кусты: ломился Котя, и тут смех на веранде сменился задушевным лаем. Послышался удар, похожий на мощный шлепок, и в распахнутую дверь высунулись две ощеренные собачьи морды…
— Откажи-и-ись!.. — прохрипел мужичий голос, который трудно было представить себе на этой розовой веранде. — У-у, стервы!..
Собаки взвыли и утянулись внутрь.
На полу веранды сидел здешний сторож Федор Палыч. К поясу его поверх устарелого пиджака были привязаны две длинные веревки, которые тянулись под топчан. Под топчаном скулили собаки, ударенные, по всей видимости, железным прутом, которого сторож держал в руке. Возле старика суетилась немолодая женщина, очень похожая на Виту, только некрасивая. Свободной рукой сторож держал пустой стакан, который не выпустил во время падения со стула. По мокрым штанам и по запаху нетрудно было понять, что водку Федор Палыч пролил. Чем и был сейчас недоволен. Людмила Леонидовна помогла ему подняться и усадила за стол. Красивый черноволосый парень налил водки в его пустой стакан. Он же подал ему ушанку с проплешинами, откатившуюся в угол.
— Здравствуйте! — сказал Юрка. — Это Габриэль, знакомая Виты. Из ГДР.
— Здравствуйте, — Людмила Леонидовна кивнула Габи. — А сама Виталия когда прибудет?
— Да она вчера приехала. Они вместе приехали, — показал Юрка на Габи.
— Здравствуйте, Габриэль, — уже приветливее повторила Людмила Леонидовна. — Проходите, Габриэль… красивое имя.
— Так я чего говорю-то… Эта лабуда мещанская…
— Соседи, — перевел слова сторожа черноволосый парень.
— Не перебивай, — сторож шлепнул его по руке, давая понять, что он не случайно употребил именно это слово. — Эта лабуда кошатиной в войну торговала. И провода замкнула в среду. А я чуть кенарей коптильным газом не подушил. Ты понял?! — рявкнул Федор Палыч, поворачиваясь к Габи. — Хорошо, в обходе недалеко был. Вижу, мать честная, Есся бежит… — Он показал на черноволосого.
— Изя, — поправила сторожа Людмила Леонидовна.
— Во-во: Есся. И меня кличет: кенари, мол, орут, елабызным голосом.
Людмила Леонидовна с удивлением посмотрела на Изю, как бы проверяя, мог ли он сказать такое.