— Услышу. А не услышу, переспрошу.
— Как хочешь, могу и здесь.
— При чем здесь «хочешь»? Бабки ловить надо; суд судом, а деньги своим чередом. Давай пока вот чего: мрамор глянем еще разок. — Воробей полез на карачках в угол сарая, под верстак, где в тряпье хранились полированные мраморные доски. — Чего стоишь? Принимай…
Доски были давно перемеряны и переписаны Мишкой в блокнот.
Воробей сел на ведро с цементом, прикрытое фанеркой. Закурил.
— Каждая доска свою цену имеет. Самые ходовые — коелга. Вот эта, белая. Только доставать успевай. Да их и доставать особо не надо: ворованные возить будут, прямо к сараям. В случае привезут, знай: доска — бутылка. Больше не давай, не сбивай цену. А толкать начнем — ноль приписывай. Сечешь, как монета делается?.. Не возьмут? Еще как возьмут! И еще попросят! — Воробей вытянул из угла вторую доску. — Газган вот — эти не покупай. С виду хороши, красивые, а крепче гранита: скарпели победитовые садятся, три буквы вырубил — и аут. Искра прям лупит… Гарик — ты его застал еще, когда я в больнице лежал… Вот здоров был клиентам мозги пудрить, без передоха… Я его и в пару за это взял, за язык. Гарик этот мрамор — газган — эфиопским окрестил. Лучший товар, говорит, из Эфиопии, для правительственных заказов. Клиенты-то все больше о-о-о! — Воробей постучал себя по уху, — олухи. Им чего ни скажи — всему верят. Раз эфиопский — все. Давятся, полудурки. — Воробей сунулся было снова под верстак, но вдруг раздумал и вылез. — Там еще доски есть, да лазить далеко… Потуши-ка свет, на глаза давит.
Мишка щелкнул выключателем.
— Теперь размеры. Самый лучший — сорок на шестьдесят. Можно сорок на пятьдесят. Уже не бери — дешевка, шире — тоже плохо: в кронштейн заливать станешь — с боков мало крошки уместится. Шире шестидесяти гони сразу. В высоту до восьмидесяти брать можно. Бывает, требуется. На много фамилий. Не глядится, правда: цветник сам метр двадцать длиной, и эта дура, кронштейн, чуть не такой же… Еще, — Воробей потряс пальцем, — запомни и другое: выпить не отказывайся никогда. Ты че? У людей горе, а тебе выпить с ними лень… Сам вот не проси, некрасиво, а помянуть нальют — не отказывайся. Это нам можно. Ни Петрович, ни кто еще ругать не будут. Горе разделил, по-русски…
Летом одного захоранивали. Нам наливают, а тут Носенко идет, из треста, заместитель управляющего. Мы стаканы прятать… Раевский сунул в штаны, а у него там дыра… стакан пролетел, а он стоит, как обсосанный. И стакан котится…
Чего, думаем, Носенко скажет. Ни слова не сказал. А в обед всем велел в контору. Когда, говорит, официально предлагают помянуть, это не возбраняется, только не слишком.
Воробей открыл портфель, достал бутылку «Буратино». Глянул на Мишку, тот уже приготовился смотреть фокус. Воробей взял горлышко бутылки в кулак, ногтем большого пальца (специально один ноготь оставил — не грыз) поддел крышечку и легко ее сколупнул. Бутылка зашипела. Воробей криво усмехнулся:
— Это ж надо — «Буратино» хаваю! Кому сказать, не поверят.
Понюхал бутылочку: не скисло ли? — после больницы градусов боялся даже в газировке. Сунул бутылку Мишке:
— Нюхни. Ничего?
Выпил, пустую бутылку сунул в портфель.
— А если, говорит, кого увижу — по углам распивают, пеняйте на себя… Его слова, Носенко… А ты, раз не пьешь, отпей для вида, а остальное, скажи, в бутылочке мне оставьте. Понял? Воробей всему научит.
Лешка не спеша переодевался в чистое.
— Ну, это… держи, на всякий случай. — Он протянул ладонь Мишке. — Не люблю за руку сам знаешь, но мало ль…
— Что «мало ль»? — отвел его руку Мишка. — Ты ж не в суд, а к про-ку-ро-ру!
— Короче, Валька позвонит вечером, если что, — упрямо сказал Воробей. Пошел я… Не боись, прорвемся!
Воробей подошел к конторе, заглянул в окно. Петрович был в кабинете, сидел за столом и ничего не делал.
Воробей вошел без стука, ему можно и без стука.
— Вскопал я…
— Пойдем выйдем.
Петрович вылез из-за стола. Они отошли от конторы.
— Леша, слушай… Слышишь?
— Ну?
— Такое дело: забудь, что бесхоз копал. Понял? Нормальная родственная могила, понял?
— Кому говоришь, Петрович! — Воробей скривился.
— Ладно. С этим все. — Петрович достал яркую пачку. — Закуришь?
— Давай… Черные? Это какие ж такие? Не наши?
— Американские. Попробуй…
— Они без этой, без дури? Сам знаешь, мне теперь анашу ни-ни.
— Да нормальные они, кури. Когда тебе?
— К трем.
— Ну, ни пуха. Чего мог — сделал, «бригадир» Воробьев. — Петрович улыбнулся. — Главное, молчи побольше — глухой, и весь разговор. Валька, смотри, чтобы не напилась.