- Пойдем выйдем.
Петрович вылез из-за стола. Они отошли от конторы.
- Леша, слушай... Слышишь?
- Ну?
- Такое дело: забудь, что бесхоз копал. Понял? Нормальная родственная могила, понял?
- Кому говоришь, Петрович! - Воробей скривился.
- Ладно. С этим все. - Петрович достал яркую пачку. - Закуришь?
- Давай... Черные? Это какие ж такие? Не наши?
- Американские. Попробуй...
- Они без этой, без дури? Сам знаешь, мне теперь анашу ни-ни.
- Да нормальные они, кури. Когда тебе?
- К трем.
- Ну, ни пуха. Чего мог - сделал, "бригадир" Воробьев. - Петрович улыбнулся. - Главное, молчи побольше - глухой, и весь разговор. Валька, смотри, чтобы не напилась.
- Да она не придет... - Воробей потупил глаза. - Я ей утром бубен выписал. Трояк на похмелку клянчила. - Воробей усмехнулся и посмотрел на Петровича, как тот отреагирует. Но Петрович уже глядел в сторону и нетерпеливо крутил на пальце ключи с брелоком в виде голой бабы.
- Ну, тогда будь здоров, Воробей двигай, ни пуха!
- К черту! - Воробей повернулся.
- Погоди! Чуть не забыл, за работу... - Петрович сунул деньги Воробью в карман.
Лешка заметил: зеленая.
- Не много? - он с удивлением посмотрел на заведующего.
- В самый раз. Ну, дуй. - Петрович махнул Воробью рукой и засеменил в контору.
"За яму полста!.. Залетит Петрович, точняк залетит. Жалко. А что б я без него тогда... Сдох бы!"
...Тогда, полгода назад, в октябре, с забинтованной головой, полуглухой, накачанный вместо крови холостой жижей, со справкой инвалида второй группы без права работы, предупрежденный о лежачем режиме, в сандалетах и грязном пиджаке Воробей сидел в кабинете Петровича.
- Ну, чего, Леш? Я тебя бригадиром провел задним числом...
- Громче говори, - буркнул Воробей.
- Пенсия, говорю, больше будет! - крикнул заведующий.
- Ты мне, Петрович, мозги не пыли. Я работать буду. Если возьмешь. Возьмешь - не забуду. Воробей трепаться не любит... А?
Петрович встал из-за стола, прошелся по кабинету. Заметил заляпанные грязные сандалеты на зябко поджатых ногах. Снял со шкафа рефлектор и, поставив у ног Воробья, включил.
- Ага, - сказал Воробей.
- Денег-то нет? - спросил заведующий.
- Да Валька все... - Воробей щелкнул себя по горлу, - пока в больнице лежал.
- Ладно. Котел топить будешь, а то вон холод уже, там поглядим. Про инвалидность - никому. Справку спрячь. Понял? И оденься хоть... Смотри, синий весь.
- Да это в больнице крови пожалели, думали: аут.
Воробей входил в должность. Да и то сказать - входил... Он и прошлые зимы котлом заведовал, без приказа. Как холода начинались в конце октября, перебирался из сарая в котельную. Ни Петрович, ни до него заведующие - никто с котлом забот не знал. Обо всем хлопотал Воробей. У звонаря дяди Лени - он же и завхоз церковный - брал на складе уголь, набирал угольный ящик доверху, нарезал поленницу на хоздворе из спиленных по просьбе клиентов деревьев и всю зиму безукоризненно командовал котлом. Пьяный ли, похмельный, в семь утра заводил тяжелую, с матом, хрипом возню в трафаретной - запаливал котел.
Контора - Петрович, смотритель, Раечка - приходила к положенным девяти в благостную теплынь.
Несколько раз без Воробья контора чуть не вымерзла. Котел никому не давался: делали вроде по-воробьевски, а огонь вдруг гас ни с того ни с сего. Выгребай из топки всю вонь, заводи по новой. "У Воробья секрет есть".
Уголь Воробью давали в церкви безропотно. И деньги взаймы, когда ни приди - староста Марья Ивановна, тяжелая хваткая старуха, а нет ее - заместительница Анна Никитична, худенькая, в черном. После больницы Никитична сто дала до лета. Давать-то давали, но, ясное дело, не за здорово живешь...
Хоронили когда-то давно батюшку отца Василия. Душевный был старик. Чуть не до самой смерти, уже за восемьдесят, службы служил и отпевать ходил на самые дальние участки, не ленился. Да и так просто нравился всем: и как здоровается, шляпы чуть касаясь, и как с попами подчиненными говорит ласково, не то что нынешний отец Петр - этот гавкает на своих, как пес цепной. Еще вот тоже: со старьем, нищими на паперти, всегда здоровался. И голубей кормил каждое утро возле церкви. Стоит, бывало, посреди голубей, крошки им накидывает, а они чуть не под рясу к нему заходят.
Так вот помер он. Воробей сам вызвался копать. Могилу отвели рядом с церковью, почти вплотную к ней, как положено по сану. А там земля - сплошняком камни, кирпичи, железки со старых времен от стройки еще остались. Марья Ивановна подходила, видела, как Воробей, мокрый, как крыса, в хламе этом уродовался: ни ломом толком не возьмешь, ни лопатой. И костей было - чуть не на полметра; сколько тут их, попов, нахоронено. Воробей, как дьявол какой, по пояс в бульонках стоял: и наверх не вытащишь - у церкви народу прорва, и в яме с ними не развернешься. Так и корячился до темноты, а начал рано.
- Земля тяжелая, Лешенька? - наклонялась над запаренным Воробьем Марья Ивановна.
- Пустое, Марь Иванна, для батюшки конфетку сделаем.
И действительно сделал. Два метра глубиной, ровненькая, дно еловыми ветками выложил. Не могилка - загляденье.
...Воробей подошел к церкви, погулял вокруг - тянул время. Все ж к прокурору зовут, не в кино. Поднялся на паперть. Нищие разом заныли, запричитали, но, разглядев местного, смолкли. Воробей снял шляпу и толкнул тяжелую дверь.
В прохладном полумраке церкви стояло четыре гроба на специальных для этого скамьях. Возле гробов по-домашнему спокойно хлопотали родственники: прихорашивали, подправляли покойниц. Все четыре были старушки.
Здесь же Батя полгода назад крестил и Витьку, сына Воробья. Крестным был Кутя, а крестной матерью Валькина подруга с Лобни Ирка.
Воробей подошел к конторке, за которой Марья Ивановна оформляла усопших. Тяжелый шаг Воробья оторвал Марью Ивановну от дел.
- У вас отпевание?
- Это я, Марь Иванна, Лешка Воробей...
- Лешенька, а я тебя и не узнала. Ты что, выходной сегодня? Наряженный...
- Да нет, - Воробей замялся, - к следователю мне скоро. В прокуратуру... шел вот, зашел...
- Чего ж ты опять натворил? Господи! - Она всплеснула руками.
- Да за старое, еще до больницы, когда пил... Адвокат сказал: простят, не посадят. А там кто его знает... Значит, вот на всякий случай до свидания... Батя-то где?
- Батюшка? Обедает. Посмотри в крестильной. Ну, дай Бог тебе, Лешенька. Она мелко перекрестила его.
- К чер... - Воробей подавился. - Спасибо, Марь Иванна.
Попов в кладбищенской церкви было два: старший - отец Петр и отец Павел, Батя.
За столом сидел один Батя.
- Садись, Леша. Здорово. Как Виктор?
- Нормально... Косит вот только...
- Пройдет, - хлебая борщ, буркнул Батя.
Поп был невеселый. Воробей знал, в чем дело. Прикрылась лавочка.
При старом-то настоятеле, земля ему пухом, Бате вольготно жилось. Ну, подпил, прогулял службу... что за беда, вера-то у нас, русских, православная, испокон на Руси к вину уважение, а священник - что ж он, не человек? Настоятель отслужит вне очереди, Пантелеймон Иванович, дьякон, тоже поспоспешествует, а уж Батя потом две, а то и все три не в очередь отпоет.
А теперь! Новый-то, отец Петр, чуть запах услышит - от службы отстраняет, и объяснительную велит писать, да благочинному настучит, тот - в епархию, а там разговор короткий. За Можай загонят...
А уж не дай Бог на работу - тьфу, на службу! - не выйти, сожрет с дерьмом: бюллетень давай. Русский священник, да чтоб бюллетень?! Тьфу, пропади он пропадом!..
- Ну, идешь? - очнулся Батя. - Не боишься?
- Адвокат сказал: нормально будет...
Батя вытер носовым платком бороду.
- Встань-ка, благословить надо.
- Да я ж... - Воробей замялся, - я ж вроде неверующий...
- Все неверующие, - Батя поднялся из-за стола, - а благословить не мешает. Шляпу положи, стой смирно.