Мишка заржал. Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя вспомнил, что нельзя из-за головы.
Он встал, взял портфель.
- Двигать надо. Валька небось уж бесится.
-Да спи здесь, куда ты пойдешь, поздно... - сказал Мишка.
Воробей вздохнул и поставил портфель на пол.
4
Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к столу. Взял с печки высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три полосы: для фамилии - пошире, для имени-отчества - поуже, а в самом низу - для когда родился-умер.
Фамилия попалась - нарочно не придумаешь: Жмур Михаил Терентьевич. Воробей хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра - посмеяться - хватает: Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах...
Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о край, оправил волоски.
Писать начал, как всегда, с середины - для симметрии: "МЖ" в одну сторону, "УР" - в другую, "ЖМУР" хорошо лег на сухой теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше - не жмешься, что писать некуда, хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на оборотной стороне дописывал - не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет - и всучил ей хитрый трафарет.
Обычно трафаретов на складе не было, а в бюро за ними машину гонять целая история. Обходились.
Собирались старые трафареты из мусора, на худой конец, с бесхозов дергали. Безымянные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом - пусть сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где - и занесут. Знали, что дефицит.
Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и снова клали сушить - теперь уж на котел. Через день-два трафарет шел в работу.
Положено: захоронили, и трафаретик готовый - фамилия, имя, отчество, даты - в свежий холмик, чтоб не путались родственники без привычки и не прихорашивали чужую могилу, и такое бывало. А плата за него, за трафарет, в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь никто не писал их загодя. На других кладбищах - отрытых, серьезных - писали, а здесь нет. Загодя писать - на окладе сидеть будешь, на пиво не заработаешь, не то что...
Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных родственников и безразлично напоминали про трафарет... Родственники покорно плелись в трафаретную. А там Воробей или Мишка показывали один на другого: "Вот с художником говорите". Художник нехотя - "Уж так и быть" - соглашался сделать к завтрему: "Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли, - работы много".
Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая в драгоценном каракуле ассирийка дала Мишке четвертак: "Выпей, парень, помяни... Какой айсор был!.." Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не поверил.
Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом приперлась в трафаретную выяснять отношения. Выяснили по-хорошему: до захоронения - атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к чему. И своему студенту скажи, чтоб больше не лез...
Воробей окрысился, но больше для вида - бесстрашие заявить. А какое там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина в два пальца, кожицей вместо кости затянутая, и слуха нет. Подойди сзади да щелкни пальчиком - вот и нет Воробья, пиши ему самому трафарет! Спереди, правда, подходить не стоит...
...- С ним рассчитывайся, он бригадир. - Воробей показал на Мишку.
Женщина протянула трешку.
- Хватит?
- Вполне, - ответил Мишка и сунул бумажку в карман.
- До свидания, - женщина взяла свежий трафарет и вышла из котельной.
Мишка вышел следом - ловить клиентов.
Никого не было. Сытые голуби у церкви лениво поклевывали пшено и теребили хлебные крошки.
Яковлевна прихорашивала могилу молодого подполковника милиции, улыбавшегося с полированного высокого черного памятника.
- Анна Яковлевна, чего с ним случилось? Молодой... - Мишка вычел рождение из смерти. - Тридцать восемь, совсем молодой. Ребята говорят, застрелили...
- А то они знают! Выступал на собрании поговорил, сел и помер. Сердце... так, сижа, и помер.
- А вам сколько лет, Анна Яковлевна?
- Мне, Мишенька, восемьдесят два в июне будет, если доживу. Уж больно на ноги тяжело ходить стала. Пять могил своих даже Розке отдала, на девятнадцатом у забора. Далеко ходить.
- Да хватит вам работать, поотдыхайте...
- Это что ж, на пенсию? Дома сидеть? Да без работы я скорее помру. А здесь благодать. Природа...
Яковлевна вздохнула, веником огладила памятник, смела сор с полированного цветника, посыпала песком у оградной калитки. Потом собрала инструмент: лопату, веник, метлу, ведерко с песком - и двинулась по своему многолетнему маршруту дальше к уборочным могилам.
К воротам кладбища подкатил кургузый автобус. Из него вышла группа пожилых людей. Высокий старик крикнул:
- Молодой человек! Не поможете?
Мишка подошел. Вдвоем с шофером они вытянули из машины гроб и занесли в церковь. Старик сунул Мишке два рубля.
В церковь занести можно, если хозяева просят, а вот из церкви ни-ни: тут уже часовня управляется. И хозяева хоть оборись - никто с хоздвора за гроб не возьмется. Все по закону.
Мишка постоял, обошел от безделья церковь, заглянул в контору. Клиентуры не было. У батареи томился Ваня - дежурный милиционер, на боку у него висела пустая сплющенная кобура, а в окошке позевывала косая Райка, приемщица. Увидев Мишку, она подалась вперед и, глядя не на Мишку, а на Ваню, попросила:
- Мишка, все равно без дела, груши околачиваешь. Сбегал бы в самбери. Яковлевна говорит: колбасу ливерную выбросили... Сбегаешь?
- И мне чего-нибудь пожевать, - отлип от окна Ваня. - Утром стакан чаю выпили. А жрать - не лезет. Бултыхается, как в помойной яме. Вчера сестра с мужем приезжала...
- Денежку гоните, дорогие граждане! У меня голяк.
- Знаем мы твой голяк, - засмеялась Райка. - С Воробьем небось лучше всех живете.
- Живет клиентура, - с расстановкой, серьезным голосом сказал Мишка. - А мы с товарищем Воробьевым работам.
- Погода хорошая, вот она и живет, - с некоторым опозданием отреагировал на клиентуру Ваня и полез за деньгами.
До обеда Воробей развез все цветники, распустил очередь. Мишку отловил Петрович, послал грузить мусор на центральную аллею.
Воробей сидел в сарае, заложив дверь на крючок, пересчитывал деньги, раскладывая их по старшинству. Потом разделил: себе и Мишке. Сам ли работал, оба - раскрой один: мелочевку в котел (гранит, мрамор, цемент, инструмент), остальное на три части. Две себе, одну Мишке. Пускай он теперь и не "негр" (Петрович на той неделе его в штат взял), а все равно до могильщика настоящего ему сто лет дерьмом плыть. Тем более и мрамор и гранит, которыми они сейчас работают, его, Воробья. Значит, и бабки не поровну.
Воробей сунул Мишкину долю под кронштейн, как заведено. Сунул и провел ладонью по прохладной сливочной поверхности мрамора, по гравированной "бруском", внутрь надписи, выложенной щедро, без экономии сусальным золотом:
ВОРОБЬЕВА ЕВДОКИЯ АНТОНОВНА
5.2.21-26.8.59
Спи спокойно, милая мама
От родных и сыновей
Обвел пальцем окно под керамическую фотографию, веточку, крестик... "Сука гребанная..." - об отце, избившем больную мать так, что перед соседками, обмывавшими через неделю тело, стыдно до сих пор, сплошняком синяки...
Воробей всхлипнул то ли от воспоминаний, то ли от непроходящего еще со Средней Азии насморка.
Была б жива - в золото одел бы, кормил бы из рук... Эх, мама! Умерла ты какую же гадину он приволок! Фотку твою снять заставила, нас с Васькой травила... Васька посмирней, терпел, а я деру дал. Сперва по садам околачивался - садов-то тогда полно было. Поймали раз, поймали два... Отец, сука, сам просил, чтоб в колонию. Она, тварь, присоветовала. Кому сказать, не поверят: варенье со стеклом слала - гостинчик!.. Эх, мама, мама!..