Не забывал Воробей и о земле невзначай напомнить: "Сюда чернозему б неплохо, на глине-то что вырастет. Глина, еще света от деревьев мало". Клиент обеспокоивался: "Вы думаете, надо?" - "Глядите, дело ваше, мне что..."
Как правило, действовало. "А есть на кладбище земля?" - "Найти можно, если поискать... Кому есть, кому нет. Мы для себя из Загорска возим, смесь огородная - навоз там, торф. Сюда ведер пять зайдет. Ведро рубель".
"Огородная смесь" разила наповал.
Уловив согласие, Воробей скидывал с тележки неразвезенные цветники, очередникам бросал: "Ждите!" - и катил верную тележку за смесью. Бежал, брал в сарае корыто и набитое доверху доставлял заказчику: "Шесть ведер". И высыпал землю в цветник.
"Смесь", как и "эфиопский" мрамор, придумал Гарик. "Смесь" была везде: на могилах, под деревьями, под ногами. Обычная по составу и цвету земля.
...Наконец Воробей заволок на хоздвор пустую тележку.
- Все! Обед!
Очередь загалдела.
Воробей примкнул тележку цепью к сараю и, стянув робу, пошел под кран мыться.
- Сказано, обед. После часа приходите.
Он вернулся в сарай и закрылся изнутри.
Народ потоптался у двери, потом стихло. Воробей достал из портфеля кефир, отпил из горлышка. Наедаться не стал: через два часа праздничная жратва, чего зря харчи изводить. Закурил. Голова от возни с цветниками чуть гудела.
- Кого? - прорычал Воробей, скидывая крючок. - Ах, ты... Я думал, эти опять... Купил?
- Протекло все... - Мишка поставил тяжелую сумку на пол. - шашлыка нигде нет, всю Москву объездил. Баранины взял... Замаринуем, лучше покупного будет. Лук у нас есть, соль-перец есть, уксус есть...
- Сам сделаю, поди мойся, взопрел вон. Стасик, знаешь, чего у Люськи вчера взял? - Воробей вытянул из-под верстака припрятанную "Посольскую".
- Ого! Лихо! Обалдеют мужики.
- Вот так. Пойду часок прошвырнусь, а, Миш? Тридцать лет - какого хрена!
Возле церкви звонарь дядя Леня размешивал палкой в ведре белила. Бурая олифа тяжелой струей тонула в краске.
Воробей подошел к нему, поздоровался.
- Сейчас красить придут, а белила встали, - ворчал дядя Леня. - Олиф кончился. У тебя нет литра два?
- Пусти на колокольню, дам.
- Опять за рыбу деньги! Сколько раз говорено: забудь про колокольню. Без тебя олиф найду, ступай... - Старик махнул рукой.
- Ты погодь, дядь Лень. Смотри! - Воробей протянул звонарю раскрытый паспорт. - У меня сегодня тридцать лет. А олифы все равно, кроме меня, на кладбище нет.
Звонарь положил палку на ведро, взял паспорт.
- Точно, тридцать. На колокольню-то тебе зачем?
- Посмотреть. Глянуть разок сверху, а то внизу всю дорогу. С покойниками.
- А за колокол заденешь? Или гробанешься сверху? Чего тогда?
- Да не пью я! Год уже... Дядь Лень!..
- Пить-то не пьешь, а башка колотая. Вдруг чего сверху примерещится.
- Дя-я-ядь Лень...
- Колокол не заденешь?
- Ну ты чего, дядь Лень!
- Ладно. Олиф с тебя. Пять литров.
Спотыкаясь о высокие щербатые ступени лестницы, Воробей добрался до звонницы. Колокола висели у самых глаз, их было три, самый маленький в полметра. Черные болванки языков были зачалены за кольцо огромного рыма, вделанного в каменную кладку барабана.
Воробей облокотился о чугунное витиеватое ограждение в одном из проемов звонницы.
Внизу был город, кладбища не было.
По ту сторону проспекта опрокинутыми лестницами тянулись на запад железнодорожные пути, пролезая кое-где под одинокими не собранными в составы вагонами. "Бесхозы", - определил Воробей.
В той стороне за телебашней на Алтуфьевке его дом. Там и до колонии жил. Туда и после колонии вернулся. Как ни хотел, а пришлось. Воспитатель в колонии Петр Сергеевич - такой мужик классный был - перед самым освобождением совсем уж было собрался его усыновить, отцу написал по-хорошему. Но папаня, сука, отказал. И чего ему? С мачехой уже не жил, привел бы другую бабу, да терся с ней. Не-е-ет, заупрямился, козел старый. И главное, только пришел - через неделю выселили отца по тунеядке. А к Петру Сергеевичу назад в сыновья проситься неудобно. Остались они с братом Васькой вдвоем в комнате.
Воробей смотрел на нарядные от разноцветных машин улицы и вспоминал, как вернулся из колонии...
Сколько ему было? Пятнадцать, шестнадцатый... Взяли с Васькой вермута, пошли в садик. Васька рассказывал, как отец с мачехой над ним эти годы мудровали. Напьются, дверь на ключ и давай хлестать... А за что? Да просто так - поглядел косо или не так ответил.
Выпили они с Васькой в садике, пошли домой.
Отец как раз макароны варил, концы из кастрюли торчали... Васька подошел и без разговоров отца в торец, а потом тубарь взял и обеими руками... Отец захрючил - вырубился. Сам-то Воробей тогда отца не бил, боялся опять загреметь. Потом, правда, делал его крепко. Когда тот с высылки из Собинки приезжал денег просить.
Сейчас-то хорошо, тридцать лет, жив, слава Богу, и монета завелась. И Витька растет, так все ничего... А с Петром Сергеевичем точняк лучше было б. Мужик был!.. Как он их, шпану из колонии, на экскурсии возил! По Москве автобус наймет - и поехали. И чтоб хоть один сбег... А ему было бы, если б кто утек... не по инструкции.
Воробей высунулся в проем напротив, глянул вниз: ни памятников, ни крестов - сплошная шевелящаяся зелень.
Обернулся назад. Машины без удержу неслись навстречу друг другу...
Телевизор куплю цветной, Вальке шубу... "Жигули" нельзя, был бы слух другое дело... Может, дачу купить?.. А что? Подкопить год-другой - и можно. Валька на даче с Витькой, пить меньше будет... Яблонь посажу. Вот только бы с судом обошлось...
Воробей посмотрел на часы: пора. Ребята к трем обещались всех засунуть: пять захоронений - недолго.
6
Станислав Вербенко, Стасик, жил в раю.
Формально Стасик был такой же подсобник, как Воробей, как Борька-йог, как все, - со своим сараем на хоздворе, со своими простыми подсобными обязанностями. Соблюдавший по мере возможности кладбищенскую дисциплину. Но по существу Стасика на кладбище не было. Он устроил себе другую географию.
К забору хоздвора примыкали ветхие сарайчики послевоенной постройки. Принадлежали они законным хозяевам, проживающим в недовыселенных двухэтажных, барачного типа домах кладбищенского тупика.
Стасик выбрал сарай покрепче - с окнами, электричеством - и пошел к хозяину договариваться. И договорился. За умеренное вознаграждение Стасик получил в пользование сухое, теплое шестиметровое жилье с маленьким тамбуром и навесом сбоку.
Одной стеной сарай поддерживал догнивающий кладбищенский забор, в остальном же не имел с кладбищем ничего общего.
Стасик разыскал мощную, звенящую уставшими пружинами кровать, приволок ее в домик, напротив кровати соорудил топчан, раздобыл столик, навез из дома тряпья, утварь кухонную, электроплитку, приемник и зажил с размахом. Позднее он отгородился от мира глухим дощатым забором со стороны тупика и оборудовал в нем дверь под замок.
Внешней демократичностью и гостеприимством он давно уже создал себе популярность и пресек зависть, а со временем добился, чего хотел: без серьезной нужды к нему не перлись.
В трезвом состоянии мозги его работали великолепно, не зря же он кончал физмат и преподавал (пусть недолго) математику в средней школе.
На кладбище он уже работал давно. Беззубый частично, вислоносый, с жеваным от водки лицом. Стройный, правда, как пацан.