Мишка пожал плечами.
- Правильно сделал, - согласился Воробей. - Тут главное дело не зарываться. Гарик вон допрыгался... Долго у него в "неграх" пахал?
- Месяца три.
- Платил как? Поджимал?
- Иногда совсем не давал.
- Этот может... Покрепче завари. А зеленого у тебя нет?
- Есть.
- О! - Воробей обрадовался. - Самый чай. Я его в Средней Азии пил-перепил... Не рассказывал про Азию? Расскажу... Пиал-то нету? Ну хрен с ними, чашки давай. Варенье поближе.
Как отца выселили, мы с Васькой жили. Ремеслуху кончил - меня в ЖЭК дежурным сантехником. Без денег не сидел. С утряка по подвалам пробегу магистраль посмотрю. Ее раз в неделю положено, а я - каждое утро. Где подкрутил, где повернул - и весь день калым сшибаю.
Потом мне в армию подошло. А я из ЖЭКа уволился, денег получил, отпускные, - и ходу. В Среднюю Азию. Там без семи дней три года промотался вместо армии. Два года в Бухаре жил. Про бухарских евреев не слышал? Ну и дурак! Я лучше людей не встречал. У одного кирпичи лепил для дома. Хорошо было.
Жарко, конечно. Да у меня-то мослы ж одни, плавиться нечему. Толстый, тот - другой расклад: сомнется мигом. И вот смотри: тело у меня сложеньем такое или натура?.. Ведь сколько водяру жрал, а на работу - как штык. Да хоть у наших спроси: как я пил до больницы? А кого Петрович просил, случись что? Воробушка!
Да... Потом на тростнике работал. Идет машина вроде комбайна, а ты перед ней стоишь. Тростник выше головы, ухватишь и перекручиваешь, концы в барабан заправляешь. Работенка - я те дам! Больше недели, ну, десяти дней никто не выстаивал. А я там сезон отмотал. Меньше четырех сотен не выходило. И с похмела всю дорогу... Организм такой, на работу выносливый.
Вернулся, прогудели мы с Васькой что было. На работу надо. Мне соседка из другого подъезда говорит: иди к нам на базу мороженым торговать. Ну вот, опять смеешься. Ты слушай лучше. Работаю на базе - те же три-четыре сотни. Как? Да вот так. На базу приезжаю за товаром, учетчице четвертак кину - она мне полную тележку рожков по пятнадцать копеек накидает. Рожки и так всегда хорошо идут, а летом за ними - давиловка, ломятся все... Да я еще ору в полную пасть... У Савеловского стоял. Поначалу неудобно: знакомые...
А вот еще!.. Интересный случай. Вечером как-то иду выручку сдавать, в халате, звеню весь. Остановился у ларька пивка попить. Пацаны приметили, савеловские... Я иду дальше по путям, они за мной, трое их... Думаю: побежать - дробь рассыплю, мелочь из карманов вывалится.
Ладно, думаю, я их сейчас здесь, на путях, повеселю.
Остановился. Они подходят - и с разных сторон. Я говорю: чего, ребята, нам ссориться, лучше поделимся, только у меня ведь одна мелочь. И в брюки лезу - с понтом, выгребу им сейчас все. А в брюках у меня медь только, пятаки... Достаю сколько взял: нате, куда, мол, сыпать. Они, соплята, подставляются ближе. А я об одном думаю: выручку растеряю - как потом впотьмах? Берите, говорю, сейчас еще нагребу. Что гробить их буду - не догадываются. Одному, думаю, бабаху выпишу, а потом погляжу, с этими как...
Отоварил одного... Потом, веришь, полночи не спал, жалко было... А как отоварил? Меня Харис в Самарканде научил, тот вообще - уж рассказывал про него, - тот дня без драки не проживет спокойно. Ножа никогда не таскал с собой. С ложкой ходил, которой ботинки помогают надевать, правда, отточенная, зараза...
Ну вот, обеими руками сразу по виску костяшкой и по челюсти - вздвиг. Только одновременно надо. Парень тот больше и не двигался. Я уж мелочь подобрал, а он все так же на боку лежит, отдыхает. А эти-то, другие, побежали, конечно.
Я думаю: чего он без толку лежит? Котлы с него сдернул. Потом в озере их утопил, когда купался. Хорошие. "Полет", с автоматическим подзаводом...
- Мишенька! - послышалось из комнаты.
- Бабка... Разбудили все-таки...
Мишка пошел в комнату. Вернулся с банкой варенья.
- Яблочное люблю. Вообще - сладкое. Недожрал свое с мачехой да в колонии, теперь за прошлое добираю. А у Вальки - наоборот... Валька-то с сорок второго, мать у нее в Лобне бомбой убило, у тетки жила, потом в детдоме, сладкого в глаза не видела и сейчас не ест. Ужинаем с ней когда - детский сад прям: мне торт, ей четвертинка...
Так чего говорил-то? А-а... стою как-то, мужик подходит в болонье коробку с мелочью берет с ларька и не торопится... Я опешил, молчу... Тут он морду поднял и смеется... Марик! Дружок мой, до колонии с ним хулиганили. А потом, говорят, шпаней его в Лианозове не было.
Задразнил меня Марик вконец: и работа бабья, и халат, и вообще. Иди, говорит, ко мне на Долгопу - Долгопрудненское кладбище. Пошел...
Первую могилу копал - вся Долгопа ржала. Сказали, чтоб метр девяносто. А у меня ни метра, ничего. А я сам метр девяносто. Лег, примерился и еще с походом взял. А глубина?.. Думал, как лучше, чуть не в полтора роста своих выковырнул - и вылезти не могу. И так и сяк - осклизаюсь, да еще дождь, как назло... пришлось орать. Старуха мимо шла: чего ты, говорит, сынок, залез туда? Я ей: бабка, зарыть меня живьем собрались, помоги, Христа ради, вынь отсюда... Всерьез поняла и в контору побежала. Ну, интересно?
- Пойдет! - Мишка засмеялся. - Ты вот что скажи, Леш: что у вас с Васькой-то вышло? Не зря ж он тебя топором? Брат родной!
- Таких братьев крысомором выводят!.. Я ж его с Томки стянул. Она потом мне, знаешь, чего выдала: работа, говорит, Васькина, а платить восемнадцать лет ты будешь... Вот тебе и брат родной...
А с Валькой это я недавно, полтора года без малого. На ноябрьские познакомились.
Валька-то у меня сразу залетела. Я думаю: пускай, курва, рожает. Мне уж тридцать, ну, тогда чуток меньше, все равно к тридцати... Она так-то хозяйственная: пожрать что сготовить или прибраться путем. Пьет только. Да тут моя вина... Она до меня мало пила, так только, красненькое. А я-то тогда жрал - будь здоров, ребят спроси...
Уж потом, как родила, я ее в больницу клал - от выпивки полечить. Подержали неделю и выписали: почки у нее больные, лечить нельзя. Что теперь делать - черт его знает... При мне не пьет, а чуть меня нет, нажирается... Волохал ее за это, как мужика. Да бабе разве докажешь? У ней тело жидкое. Тусуешь, а толку хрен...
Да, Миш, вот еще что... Рану мне постриги чуток. Вальку боюсь просить: у нее руки трясутся. - Воробей сел поудобнее. - Подсыхает, а? Гной перестанет пластину вставлю, хоть подраться разок. А то замлел.
Мишка принес маникюрные кривые ножницы и аккуратно стал обстригать Воробью кожаную, без кости, вмятину над ухом.
- Три раза он тебя?
- Ага. Сюда два раза и сюда. - Воробей с готовностью показал битые места. - Утром просыпаюсь - мокро, кровятина везде, по морде текет. Потом сосед зашел, "скорую" вызвал. Часов шесть с чердаком дырявым лежал, вся кровь спустилась... Тихо ты! - Воробей дернулся. - Ладно, хорош! Слышь, Гарика, говорят, тоже крепко уделали?
- Крепко. - Мишка прижег рубец зеленкой.
Воробей сидел задумчивый.
- Оборзел Гарик... Вконец. А Борька, значит, не сунулся... Правильно - под горячую руку тоже башку проломили бы... А ведь корешил с Гариком... А Стаська где был?
- Выходной взял.
- Гм, может, специально и взял. - Воробей усмехнулся. - Слышь, Миш, хочешь, я тебе фотку свою подарю? - Воробей полез в "портмонет" и достал небольшую карточку. - Дай ножницы!
Мишка достал ножницы.
- Сейчас мы его рубанем! - на карточке Воробей и Гарик стояли возле красивого памятника. - Та-а-ак, кыш! - Воробей отстриг Гарика. - Давай надпишу... Чего писать-то? - Он пососал пластмассовую ручку. - А!.. Мишке от Лехи Воробья. Нормально? Что у нас сегодня? Тридцатое? - Он взглянул на часы с календарем. - Уже тридцать первое. Суд сегодня.
- А ты не волнуйся, не посадят.
- Так а я и не психую. Сидим с тобой... Музыку бы еще. Только не эту, не дрыгаловку.
- Сейчас заведем.
Мишка принес маленький магнитофон, поставил на холодильник, включил...