Полковники, прилипшие к стене, синхронно дернулись, укоризненно взглянув на меня как на пукнувшего не ко времени недоросля. Но генерал не смутился, лишь трясанул погонами.
- Да. Знаю такой роман... Вам страницы предоставлены, а вы и рады...
Я встал.
- Всего хорошего, товарищ генерал.
Цензор проводил меня до дверей и, передавая застоявшемуся полковнику, по-отечески попросил не рассказывать никому о нашем разговоре.
Но я ему испортил весь уют.
- Дорогой Сергей Алексеевич! Даю честное слово, что, как только выйду из военной цензуры, тут же постараюсь рассказать о нашей встрече как можно большему числу людей. Не взыщите.
В приемной Главного политического управления повсюду висели плакаты: указательный палец мрачного воина грозил посетителю: "Помни о военной тайне". Я зашел в кабинку местного телефона. Телефон молчал. Я затравленно стал шарить глазами в поисках инструкции и нашел ее: "Закрой плотно дверь!" Притянул плотнее дверь - телефон загудел.
Заместитель начальника отдела культуры полковник Волошин отыскался тут же. Я зашел с обкатанного козыря: я в инфаркте и начинаю самоубиваться прям здесь, в телефонной будке.
- Подождите!
Красивый, моего возраста полковник Волошин легкой побежкой спустился со ступенек. В руке он держал листки бумаги.
- Может, "скорую", Сергей Евгеньевич?
- Не надо "скорую", скажите лучше, печатать будете?
Полковник мужественно повел красивой головой.
- Н-нет! Не будем. Плохая повесть, Сергей Евгеньевич. Очень плохая. - Он потряс зажатыми в руке листочками. - Это заключение ПУРа.
- Дайте, - попросил я худым голосом.
Полковник, совершая должностной грех, побоялся отказать умирающему, разжал пальцы.
...С.Каледин собрал все отрицательные факты, всю грубость, всю жестокость и бессмысленность, которые рассыпаны по всем стройбатам страны... В наши дни, столь горячие обострением межнациональных отношений, напечатать повесть "Стройбат" в журнале с громаднейшим тиражом - это значит сыграть на руку врагам перестройки, националистам...
Повесть печатать не нужно. Однако руководство журнала, ссылаясь на демократию и гласность, может опубликовать ее. После чего хорошо бы организовать несколько оперативных рецензий. Лучше бы о ней в печати промолчать, но это маловероятно...
О.А.Финько, член союза писателей СССР
И тут я понял, что, кажется, "Стройбат" напечатают. Слишком уж много дураков, запрещающих его.
Главный редактор был недоволен моим поведением.
- Прекратите самодеятельность!.. Я пятьдесят лет в литературе, а не встречал, чтобы автор так беспардонно себя вел! Прекратите ходить по инстанциям!
Заместитель приоткрыл дверь кабинета и в щель протянул две газеты.
- Что, что такое?! - воскликнул редактор, принимая прессу. - "Московские новости", "Комсомольская правда"!.. Рекламу себе делаете?! Ажиотаж нагнетаете?! Что вы намерены еще делать?
Я тяжело вздохнул.
- Послать телеграмму в Совет Министров с жалобой на Главлит.
- Не смейте! - взвизгнул зам.
Главный, не попрощавшись, ушел к себе в кабинет.
Вечером я приводил в порядок документацию по "Стройбату" и планировал очередные демарши. Пришел сосед. Поинтересовался, слушаю ли я сейчас "Свободу".
Я включил транзистор. "Свобода" голосом Юлиана Панича читала "Стройбат".
- Оля! - заорал я жене на кухню. - Сухари суши!
Но прошел день, два... "Стройбат" дочитали, повторили, а меня еще не забрали. Все-таки другие времена.
В почтовом ящике я обнаружил простенький конверт, в уголке - рыбка "Петушок", каких я разводил в детстве в аквариуме В таких почтовых скромных конвертиках бабушка Липа присылала мне в стройбат потертые рублевочки из своей пенсии. В данном же случае "Петушок" в своем клювике принес письмо Филимонова. Не генерала, не начальника военной цензуры, - просто скромное письмецо, подписанное внизу аккуратно и меленько "Филимонов". Без даты и исходящего номера. Удивительное совпадение с покойной бабушкой: она тоже подписывала письма без даты и географии, по-домашнему: "Бабушка Липа". Правда, в ее письмах всегда была денежка.
"Во время нашей беседы, Сергей Евгеньевич, я объяснил Вам, почему есть возражения против публикации повести "Стройбат". Но коль вы все-таки прислали в наш адрес письмо по этому поводу, то, видимо, хотите и от нас иметь непременно "бумагу"..."
"Ишь ты, как его повело! - подумал я. - Запросто мог не писать, а ведь написал!"
"...Стройбат в повести - это ежедневные пьянки личного состава, устойчивое человеконенавистничество, высокомерное отношение к туркменам, узбекам, молдаванам... Все они именуются не иначе, как: "чурки", "хохлы", "евреи"..."
А тем временем...
А тем временем в журнал прибывали депутации. И какие гости пожаловали!.. И без охраны!.. Заместитель начальника ПУРа генерал-полковник Стефановский, таинственный генерал с голубыми погонами летчика.
Генералы полдня охмуряли главного редактора. Ссылались они не только на свое ведомство, главной препоной они назвали "верха" - союзного идеолога Вадима Медведева, только через труп которого "Стройбат" может выбраться к читателю.
Еще не развеялся генеральский дух, в гости пожаловал начальник управления художественной литературы Главлита Солодин.
Я, естественно, на беседу приглашен не был и решил сам наведаться к Солодину в Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совмине СССР.
Солодин был на месте, велел впустить.
Я поставил на стул возле его стола портфель, вынул из него разжиревшую за полгода хлопот папку с подновленной надписью "Склока". Папка была в три пальца толщиной. Полтора пальца было нажито естественным путем, а нижние полтора незадействованная чистая бумага. Для солидности. Портфель я оставил раскрытым и в его нутре щелкнул зажигалкой.
Солодин заерзал, нахмурился, потянулся к темному нутру портфеля.
- Что вы так забеспокоились, Владимир Алексеевич, там магнитофона нет, одни бумажонки... - трепался я, обкладывая цензора документацией.
Солодин закурил.
- А знаете, как вас называют на Западе?.. Певцом советского дна.
- Поди-ка!.. И все-то вы знаете!
- Всё-ё мы про вас знаем, - загадочно улыбнулся Солодин. - Как-нибудь со временем я покажу вам много интересного. Жена-то - редактор небось?
- Старший. По прозе. Мы и поженились с умыслом: я пишу, она издает в "Советском писателе". Семейный подряд. Там директор был очень хороший дяденька, Еременко звали, он как узнал, что мы поженились, книжку мою из плана выгнал. Такой бдительный. Сейчас-то, слава Богу, все ничего. Вот скоро "Стройбат" выйдет - пивка прикупим, креветочек...
- Не прикупите, Сергей Евгеньевич. Не выйдет "Стройбат". Вещь-то мерзопакостная. Вы же ненавидите и страну нашу, и армию...
Солодин говорил тихим вкрадчивым голосом.
- Значит, не нравится вам мое творчество, Владимир Алексеевич. Печально. Вкус у вас плохой. А вот супругам Горбачевым, не сочтите за похвальбу, по душе...
Солодин поперхнулся дымом.
- Они читали? - незаинтересованно спросил он.
- Ну уж Раиса-то Максимовна точно читала, она же профессор, она быстро читает, хоп - и готово. Да и Михаил Сергеевич тоже, думаю, зачел. Повестушка-то с гулькин, извиняюсь, хрен. Зато с адюльтером. Наркотой. Дракой. Драка, кстати, по документам проходит. Документы тоже у Горбачева.
По сюжету надо было спешить. Я засуетился.
- Куда же вы, Сергей Евгеньевич? - сказал Солодин. - Посидим, потолкуем.
- Перестройка, ёж твою медь! - Заорал я опять-таки по своему сценарию. Альтернатива!.. Всего хорошего! Бегу!.. Горбачеву обещал позвонить. Раисе Максимовне...
Через два дня цезура позвонила в журнал и сообщила, что получено разрешение на публикацию "Стройбата".
А Горбачеву я повесть передал. Читал он или нет, не знаю, врать не буду.
...Эмблема наша - кирка с лопатой:
Дороги строим сами.