- ...В пустыне места всем хватит. Как на кладбище. Значит, по пути где шатер разобьем, где под солнышком, по ситуации. Товарищ Бадрецов, вас к телефону. Господин Сикин, продолжайте.
Синяк подошел к пальме, почти силком выволок из-под нее очумевшего Романа, одновременно отметив, что на "Сикина" собрание не среагировало.
- Шолом, господа. У вас интим, а я не претендую. Всех благ, господин Суров.
Друзья вышли в коридор. Роман был ошалелый. Таким Синяк его давно не видел.
- Говорил, не рыпайся! - шипел Синяк. - У них же остаточный бздюм играет. Очко-то не железное. Что ты до них ласкался? Сказал - и ладушки. Смотри, набух весь, набряк - лопнешь, а мне отвечать...
- Даже слушать про Ваньку не стали... - бормотал Роман.
Они вошли в кабинет Саши.
- Салом! - воскликнул Бошор.
- Живой! - заорал Роман, обнимая Бошора. - Теперь ты мой сограждан наконец?
- У-у... - уклончиво развел руками Бошор. - Не совсем.
- А что такое? - другим, брезгливым голосом спросил Роман, поворачиваясь к Саше.
- Юрий Владимирович еще не подписал, - небрежно бросила она, пририсовывая какой-то красотке в журнале "Семь дней" длинные запорожские усы.
- Почему? - напряженно поинтересовался Роман. - Критические дни? - И повернулся к Бошору. - Башка болит, спасу нет! Давление, наверное.
- Вылечим. - Бошор полез в кейс. - Сейчас чайку заварим, голова будет лучше швейцарских часов работать.
Саша, не отрываясь от рисования, включила электрочайник. Бошор насыпал из кожаной коробочки желтый грубый чай в чашку, прикрыл блюдцем.
Раздался вежливый стук, и дверь открылась. Вошел тот самый старик с бледной лысиной и унылым носом, сейчас он был в шляпе с обвисшими полями. Это он на собрании поддержал Жирного.
- Деточка, - тяжело дыша, сказал старик Саше, - я вас умственно целую. Должен вас предупредить, я не поеду в Египет. Вы кого-нибудь вместо меня...
- А что случилось, Лазарь Иудович? - встрепенулась Саша.
- Деточка... видите ли, дело в том, что я по этически-моральным соображениям не хочу никуда отправляться под руководством Юрия Владимировича, тем более тропой Моисея. Хотя, как вы знаете, мне это очень нужно для работы... Я вас целую, - повторил он и, поклонившись, удалился.
- Кто это? - спросил Бошор.
- Раритетный дед, - улыбнулся Роман. - Мой друган. У него в застой книжку из плана выкинули. Он пришел к директору. Достал пистолет. С войны привез. Не издашь, говорит, застрелю. У директора понос буквально. Книжку в план своей рукой вписал. Книга вышла. Вот такой дед. Отчество даже во время жидобоя не менял. Раз Иудович, значит, Иудович... Слушай, Бошор, - Роман с удивлением посмотрел в чашку. - Чем ты меня напоил? Башка-то прошла.
Бошор лишь усмехнулся, а Синяк смекнул: маковая соломка, не иначе, и пальцем незаметно погрозил поэту.
- В лечебных целях, - еще раз улыбнулся тот.
- Поехали с нами, - сказал ему Синяк. - Едем к Жирному. Погуляем, отдохнем...
- Посуралим, - подмигнул Бошору Роман.
- В другой раз посуралим. - Бошор, склонив голову, прижал правую руку к сердцу. - Самолет.
- Бошор, прошу как брата, - торжественно на восточный лад произнес Роман. - Поосторожнее, не валяй дурака. А то помрешь ненароком.
- Башку отрубят, кинут в вагон с углем, и будешь кататься по всему Советскому Союзу, - добавил Синяк.
Бошор взглянул на часы, болтавшиеся на его тонком смуглом запястье, и неожиданно как-то очень по-русски потянулся и зевнул.
- Когда ко мне смерть придет, меня дома не будет.
6
"Мерседес", чуть не обдирая бока, выбрался из узкого дворика КСП и покатил вверх по бульварам мимо памятника Крупской с развевающимся против ветра каменным подолом.
Саша сидела впереди, а Роман переживал неудачу с собранием сзади. Не в полный мах, как полчаса назад, но переживал.
- Не вздыхай, Жирный. - Синяк взглянул на него в зеркало заднего вида. Башка не болит, значит, порядок. А вообще, Жирный, тебе лучше всего цианистого кала в другой раз принять. Раз - и нет проблем. А желаешь, мы тебе негритяночку спроворим для утешения?
Роман не слушал.
Синяк внимательно обозрел его, обернувшись.
- Не помрешь. Глаза горят, мозги фосфоресцируют... Александра, ты не против?
Саша думала о своем. Видел ли Суров, что она поехала с ними? Выключила ли масляный радиатор? Как вести себя с Юрой теперь, после появления в ее жизни этого чокнутого бандита, который, похоже, в нее влюбился? Да и ей он почему-то нравится... Хотя у него, наверное, девок пол-Москвы. Знал бы он, что ей сороковник скоро... А впрочем, зачем ему это так уж знать... Дала ему понять у них с Юрой что-то было... Подробности Синяка не интересуют. За это он ей и понравился, что нет в нем бабского любопытства.
- А? - встрепенулась она. - Ты что-то спросил?
- Значит, не против, - уверенно подытожил Синяк, сворачивая на Тверскую.
За "Елисеевским" собралась толпа. Телеоператоры настраивали кинокамеры на окна второго этажа гостиницы "Центральная". Подъезд был оцеплен милицией, широко забран флажками. Движение в этом месте Тверской ослабело, "мерседес" еле тащился.
- Чего там? - поинтересовался Синяк у милиционера, приспустив стекло.
- Ехай, - огрызнулся тот.
Синяк остановился.
- Ты, слышь, меня в Думе ждут, - солидно заявил он, - доклад на подкомиссии комитета прав человека и помилования...
Милиционер на всякий случай помягчал:
- Террорист ребенка захватил, бомбой грозит.
- Денег дали? - с умным видом поинтересовался Синяк.
- Думают.
- К-козлы! - с удовольствием сказал Синяк и проехал медленное место.
Из Государственной Думы выходили ухоженные озабоченные мужики с понурыми физиономиями и рассаживались по черным машинам, исподволь кидая как бы незаинтересованные взгляды на девушек в коротких юбках, кучкующихся на зябком ветру у гостиницы "Москва".
Синяк снова приоткрыл окно и заорал наружу дурным голосом:
- Слышь, козлы-ы!.. Хочется, а низ-зя-я! По домам, пацаны!.. И - на ручную дрезину!.. Забесплатно! На хохряк!.. - И дополнил текст красноречивым жестом.
Саша передернула плечами.
- Закрой окно. Холодно.
За негритянкой для Романа Синяк поехал проторенным маршрутом. К паперти Музея Ленина, где их класс принимали в пионеры. Синяка тогда за хулиганство в пионеры не взяли, и он плакал.
Синяк причалил к священному месту, хряснул ручником и вылез из машины. К нему подъехал на коляске инвалид в камуфляже. На груди у него висела табличка: "Люди добрые, помогите..."
- Дай на протез, - хрипло сказал он Синяку, не разжимая рта с воткнутой сигаретой.
- Не дам, - строго сказал Синяк. - Ты цыганам отдашь, они вашу масть держат.
- Согласен, - понуро кивнул инвалид, взялся за отполированные ободья красными распухшими руками и тихо покатил прочь.
- Стой, афган! - крикнув ему вслед Синяк, догнал и сунул деньги. - Заначь поглубже.
Тут из мрака глубокого подъезда выскочила, как подпружиненная, мелкая бесполая блошка, серенькая, в брючках, задрипанная, заморенная.
- Привет, Батя! Чего-то ты нас совсем забыл.
- Вас забудешь, - Синяк грубо, как мужику, пожал ей руку. - Я с твоей барышней - лица не помню - бумажник с правами потерял. На деньги наплевать, права жалко.
- Совсем ты, Бать, на головку присел, - посочувствовала блошка. Старенький стал... Тебе кого?
- Негритянку.
- А всерьез?
Синяк заговорил подробнее.
Саша уже разобралась с масляным радиатором на работе (выключила) и теперь медленно въезжала в ситуацию... Та-ак. Это проститутки!.. Только сейчас она начала смекать, к чему идет дело, и беспокойно заерзала.
- Чего он хочет? - Саша подозрительно обернулась к Роману.
Роман молча пожал плечами. На беседы с ней после Бошора не тянуло.
- Таня! - крикнула тем временем блошка в темноту.
Таня оказалась русской красавицей, в годах, что порадовало Сашу, с косой, закрученной на затылке. Прям из ансамбля "Березка", подумал Роман. В короткой, разумеется, юбке, как положено по тутошней работе, высоких замшевых сапогах с золотыми пряжками.