Таня вышла из машины.
- Одна другой краше... - недовольно пробормотал старик, вытирая руки о фартук. - Где ж вы их чеканите?
- Здравствуйте, дедушка, - улыбнулась Таня.
- Какой я тебе дедушка! - обиделся старик, снова принимаясь за птицу, без рукопожатия, однако беззубость углядел. - Самой-то передок весь выставили... Выпивать-то будем когда? - пробурчал он в сторону племянника. - Вторую неделю не пивши...
- Не вижу логики, дядил, - сказал Синяк. - Чего ж ты всю помойку яблоками завалил? Нагнал бы вина отменного и пил-сосал с Францем втихаря. Он жив, кстати?
- Куда он денется! Молоко должен принести. А с яблоками я мудохаться не буду! - он вырвал последнее неподдающееся перо из бывшего врага. - Пропади они пропадом!..
Синяк принял ощипанную птицу и на пне в момент изрубил ее на шашлычные доли.
- Все гот-о-ово-о! - протяжно крикнула Саша с крыльца. - Только рюмок не нашла!..
- Бокалы ставь! - грубо велел старик.
- Чашки, - перевел Синяк.
- У меня свой стопарь. - Илья Ивановиче достал из кармана неровно обрезанный коричневый конус из пластмассовой пивной бутыли с завернутой розовой крышкой.
- Дядил, ты мне все-таки объясни, - перебил его Синяк, - зачем ты яблони сажал, если яблоки тебе не нужны?
- Все сажали, - огрызнулся старик и, почувствовав, что сдает позиции, набросился на Романа: - Ты бороду-то сброй... Тебя по телевизору показывали: уж ты чухался-чесался... То ли пьяный, не поймешь, то ли вшивый?..
- Точняк, - охотно подтвердил Синяк. - Жирный весной по телику бухой вылез.
- "Поле чудес" начинается! - известила Саша. - Кто хочет?
Синяк нацепил разрозненного индюка на шампуры и полил, чтобы не обгорал, зацветшей водой из бочки.
- Ты бы лучше из лужи, - посоветовал Роман, озираясь. - А куда, интересно, Таня подевалась? Татиа-ана!
- А вон она! - сказал Синяк навстречу Тане. Таня вымыла руки в той самой бочке, из которой Синяк поливал шашлык.
- Я с бабушкой вашей познакомилась, - сообщила она. - Нормальная такая приличная бабушка. На Володю очень похожа. Рома, мы чеснок посадили на твою долю. Бабушка за ним будет ухаживать. А я приеду на следующий год, замариную, как ты любишь.
Роман посмотрел на нее и сказал негромко, чтобы никто не услышал:
- Куда ты приедешь? Ты замуж поедешь. Забыла?
Таня кивнула.
- Забыла... А я недавно купила Сличенко и по-новому поняла Есенина...
- "Поле чудес" началось! - опять крикнула Саша.
Таня переполошилась, побежала в избу.
- Сегодня у Якубовича одна женщина должна быть из наших, из Владимира!
- ...а Солженицына вашего правильно сняли с передач, - договаривал свое Илья Иванович, хромая в избу, - только воду мутит. Земство ему подавай!
- Дядил! - крикнул со двора Синяк в открытое окно. - Развлекай женщин, ты ж у нас жентельмен, голубые яйца! Расскажи про Бухенвальд.
Синяк размахивал в полумраке над мангалом чем-то круглым, только искры во все стороны летели. Конечно, крышкой от помойного ведра, благо никто не видит.
Дважды просить старика не пришлось. Он сдержанно и потому очень правдоподобно поведал, как был в Бухенвальде. Стоял у газовых печей, где жарили коммунистов и комиссаров. Бывало, увидит коммуниста в очереди, хвать за рукав и в сторону - спасал...
Синяк принес огнедышащие шампуры, раздал. Дядьке дал кусок с гузкой врага. И теперь разливал всем драгоценное мозельское вино "Лиебфраумильх". Старик, на всякий случай скривившись, нюхнул янтарное вино, поднес ко рту и выпил, страдальчески морщась. Синяк, на свою беду, перевел название вина:
- "Молоко любимой женщины".
- Тьфу, ё! - Илья Иванович плюнул на пол. - Дай хлебушка зажевать.
Посмеялись, поели. Роман посмотрел на часы, подошел к телевизору.
- Я на секундочку переключу, что хоть в столице?..
- Жирный, ты мне весь тост смял, - заныл Синяк.
- А ты говори, не обращай внимания. - Роман пассатижами вертел обглодок переключателя программ черно-белого "Рекорда".
- Александре Михеевне Джабар, моей возлюбленной женщине вручается, торжественно заговорил, поднимаясь, Синяк, - чтобы она ножки свои царственные зазря не била, не топтала, вручается... как было обещано... под цвет глаз... автомобиль. Бляу!
Саша потеряла дыхание.
- Не ругайся при женщинах, - одернул Илья Иванович племянника.
- "Бляу" - голубой по-немецки, - пояснил Роман, не находя нужную программу. - Михеевне фарт.
- Чего? - подался вперед старик. - Машину подарил?..
- Жирный! - разбушевался Синяк. - Подари Танечке тоже что-нибудь для рифмы! В смысле, для симметрии.
- Дарю! - не оборачиваясь, покорно сказал Роман. - Металлокерамику дарю! На свадьбу! Обоя зуба!
- Горько!. - заорал Синяк и полез целоваться, сначала к Саше, потом к Тане. - Правильно, Танечка, Жирный - пацан деловой. Две свадьбы в одну сольем!... Экономия...
- Да я не за Романа выхожу, - внесла ясность Таня. - Я за одноклассника. Капитана. Его Костя звать.
Саша, с трудом восстановившая дыхание от первого сообщения, снова его потеряла.
- Ты замуж выходишь?..
- Тихо! - скомандовал Роман, докрутившись до звука. На экране Председатель фонда защиты гласности Алексей Симонов, больше похожий на своего отца, чем сам Константин Михайлович, сообщил, что минувшей ночью был арестован известный поэт и правозащитник, уже отсидевший восемь лет в советских лагерях за инакомыслие, Бошор Сурали.
- ...Бошор пытался найти защиту для себя и своей семьи в нашей обновленной стране. Однако наши чиновники оказали посильную помощь восточным коллегам, не оказав помощь Бошору. - Алексей Симонов, набычившись, недобро посмотрел в кинокамеру и, боднув седой красивой башкой прямой эфир, картаво добавил: Верной дорогой идете, товарищи!
На экране его сменила фотография Бошора, еще с двумя ушами, смеющегося во время получения международной премии в Союзе журналистов.
- Убьют, - Роман выключил телевизор, обернулся и долгим затяжным взглядом обозрел Сашу.
- Чего уставился? - огрызнулась та. - Я почти все документы уже оформила... А, кстати, где ему в Москве жить, интересное дело, со всеми детьми? У тебя квартира есть!
- Засохни, - прошипел сквозь зубы Синяк.
Роман задумчиво почесывал бороду.
- Значит, Сикин меня не понял, - пробормотал он. - Моя вина...
- Ладно, Жирный, не журись, - успокоил Синяк, - будешь теперь пережевывать всю дорогу. Поедешь, проверишь, жить он у меня может. Я у Сашки. А Сикин?.. Сикин свое огребет. Покат пойдет - он к стенке прислонится.
Но Роман мысленно был уже далеко; зачесался, как всегда, когда волновался. Верный признак - что-то отчудит. Скорее всего в Москву ломанется.
- Жирный, очнись! - окликнул его Синяк. - Ну, все, Жирный, проехали...
Илья Иванович недовольно ерзал на стуле. Ну, посадили и посадили. Если бы хоть русского!..
- Меня вот тоже сажали - проворчал он. - Ну и что теперь, усраться?
- Тебя посадили, потому что ты листовое железо во время войны спер, рассекретил дядькин "Бухенвальд" Синяк. - Там тебе и ногу повредило. Тебя тюрьма, можно сказать, от войны спасла. А тут совсем другой расклад.
- Это-то да, - справедливости ради согласился Илья Иванович, - Михеевна, а вот скажи мне по совести: ты бы дала черножопому? Только по совести!
- Ну-у... За большие деньги...
- Ты мне, Михеевна, такую же, как самая, привези. Я денег дам. У меня много есть.
- Ты ж не черножопый, дядил, - опешил Синяк.
- А зачем издалека возить, - небрежно сказала Саша, поправляя макияж, испорченный Синяковым целованием, и, не меняя позы, спросила: - Танюш, подработать не хочешь?
- Чего-о? - Синяк угрожающе повернулся к Саше.
- Тихо, - сказал Роман и снова включил телевизор, теперь уже первую программу.
- ...от приступа острой сердечной недостаточности в следственной тюрьме скоропостижно скончался поэт Бошор Сурали, - будничным голосом сообщил диктор.