— Мэтт целует победителя и ласкает ее в течение тридцати секунд.
Мэтт выглядит удивленным, но затем улыбается.
— Я в деле, — выкрикивает он, и мышцы парня снова напрягаются от его слов. Женщины охают и ахают, и начинается соревнование.
Они и не подозревают, что я собираюсь выиграть.
Я прихлебываю свои порции желе, одну за другой, а затем скармливаю одну Элли, когда она неторопливо подходит, ее ковбойские сапоги стучат по полу.
— Привет, маленькая леди, — говорю я своим лучшим голосом Джона Уэйна. — Хорошая первая поездка.
Она приподнимает шляпу, как хорошая пастушка.
— Спасибо. — Она отхлебывает желе из моей чашки, затем облизывает губы.
Краем глаза я вижу, как другие дамы скачут на члене, но все они сосут и падают через несколько секунд.
— Давайте, дамы, — кричу я. — Можно подумать, вы никогда раньше не катались на члене.
Это то, что каждая женщина должна сказать хотя бы раз в жизни.
Гости полны энтузиазма, я должна отдать им должное. Они кричат на все, что я говорю, и я чувствую себя долбаной рок-звездой.
Прежде, чем я встаю в очередь, Мэтт делает мне еще один шот.
— Я собираюсь победить, — говорю я ему. Он кивает.
— Я не сомневаюсь.
Он не выглядит разочарованным этим, что я интерпретирую как то, что он болеет за меня. Поэтому ухмыляюсь, выпиваю свой шот, посасываю лайм, затем встаю в очередь.
Я смотрю на монстра передо мной.
Он огромен, может быть, восьми футов в длину, с огромной окружностью. Но я справлюсь с этим. Я могу справиться с чем угодно. Я рыжая задира. Неважно, что красный цвет из-за краски для волос. У меня сердце тигра и задница молодой доярки, я могу это сделать.
Я запрыгиваю на пенис, засовываю ноги за шляпку гриба и держусь изо всех сил.
Это сложнее, чем вы можете себе представить. Твердая резина подо мной натягивается под моими ногами, а пенис дергается и продолжает двигаться, как будто он трахает двухдолларовую шлюху.
— Срань господня, — визжу я и держусь, как обезьяна-паук. Краем глаза вижу Элли, она пьет напиток и смеется надо мной, а потом я вижу Мэтта, и мое внимание возвращается.
Я держусь крепче и напрягаю мышцы промежности, и, наконец, мои упражнения кегеля полностью окупаются. Мои ноги сцепляются, и часы показывают восемь секунд, девять, а затем десять, прежде чем я, наконец, улетаю.
Я практически приземляюсь у ног Элли и улыбаюсь ей.
— Я выигрываю.
Она закатывает глаза и помогает мне подняться.
— Ночь еще не закончилась.
Глава 11
Сейчас самое подходящее время вспомнить Колби…
Мы с Элли сидим в баре и пьем «Ураган» (чтобы уравновесить рюмки текилы, очевидно), когда Меган-С-Идеальной-задницей выкрикивает мое имя сквозь толпу.
— Сара? Сара? Твой инструктор по мастер-классу здесь.
Элли поражена.
— Мастер-класс?
Я ухмыляюсь.
— Черт возьми, да. Мы совершенствуемся сегодня вечером.
— О, Боже, — выдыхает Элли. — Что ты наделала?
Я задираю нос.
— Ничего. Я даю всем вам опыт и некоторое образование. Вы поблагодарите меня за свои навыки позже
— Я когда-нибудь благодарила тебя?
— Это к делу не относится.
— И еще, — она принюхивается, затем смотрит на свой напиток. — Никто больше не говорит «навыкиии».
— Неважно.
Я как можно элегантнее соскальзываю со своего барного стула, что нелегко, потому что я выпила много текилы, и пересекаю зал, чтобы встретиться с инструктором.
Чего я не ожидала, так это того, что инструктор — Колби Харрис, сын Алекса.
Сын Алекса, жениха Элли.
Сын, с которым у Элли был роман, когда она платила ему за то, чтобы он был ее «эскортом».
О, Господи.
Я останавливаюсь как вкопанная.
Он останавливается как вкопанный.
Его голубые глаза расширяются, затем сужаются, а затем он сокращает расстояние между нами в несколько шагов.
— Ты та Сара, которая организует этот девичник? О, Боже. Только не говори мне, что невеста…
— Колби? — сквозь шум доносится голос Элли, и она шокирована.
Я шокирована.
Колби шокирован.
Мы все шокированы.
— Я думала, ты в Китае, — заикается Элли, когда добирается до нас. Он кивает.
— Так и было. Я имею в виду, так и есть. Но я начал чувствовать себя виноватым, поэтому не мог пропустить свадьбу своего отца. Твою свадьбу. Я в городе ненадолго, всего на несколько дней.
Повисает неловкая пауза, и, Боже, это неудобно.