— Ты идешь на мальчишник Алекса? — невинно спрашиваю я, срывая виноградный лист.
Сэм убирает мою руку от листа.
— Я устраиваю его, — говорит он. — Так что да, я там буду.
— Значит, сегодня вечером ты будешь в лимузине.
— Поскольку мы едем в Вегас вдвоем, да. Я буду в лимузине сегодня вечером.
— Хорошо, — говорю я. — Если ты устраиваешь вечеринку Алекса, а я устраиваю вечеринку Элли, нам действительно следовало быть сообщниками во всем этом деле.
Он усмехается.
— На самом деле мне не нужно было ничего планировать. Мы пьем. Ничего особенного.
— Креативность — это добродетель, — фыркаю я.
Он снова хихикает, и, Боже, у него ямочка на подбородке.
— Я креативен, когда это имеет значение, — делится он, и я думаю, что знаю, что он имеет в виду.
— Когда это? — я пытаюсь уточнить.
Он пристально смотрит на меня.
— Возраст влияет на твои мыслительные процессы? — спрашивает он, а затем ухмыляется. Когда я улавливаю его мысль, у меня перехватывает дыхание.
— Я не старая, — выдыхаю я. — Ты старый.
— Мне всего тридцать восемь, — говорит он мне. — Это всего на три года старше тебя. Если я стар, то и ты стара.
— Возьми свои слова обратно, — настаиваю я. — Прямо сейчас.
— Или? — он приподнимает бровь.
— Или я никогда больше не буду с тобой разговаривать, клянусь Богом.
— И это наказание?
Я снова задыхаюсь, а затем разворачиваюсь, чтобы драматично уйти.
Проблема, конечно, в том, что я босиком, а в этих виноградных рядах растет что-то колючее, и хотя я отчаянно пытаюсь не ковылять, но делаю именно это.
Я слышу, как Сэм смеется у меня за спиной, и выпрямляю спину, насколько могу, но, Господи Иисусе, мои ноги, мои ноги, мои ноги.
— Давай, смейся, — кричу я через плечо. — Я пачкаю кровью твой виноград. Мне не жаль!
Он снова смеется, и, прежде чем я успеваю опомниться, он дышит мне в затылок, подхватывая меня на руки, а затем бесцеремонно перекидывает через плечо.
— Я не мешок с картошкой, — с трудом выдавливаю я, потому что его плечо вдавливается в мою диафрагму, и, Боже, я не могу дышать.
— Успокойся, — говорит он мне, потому что я извиваюсь, и как я могла не сделать этого? Он тащит меня на себе, как мешок с мукой.
— Я слишком тяжелая, — протестую я, и другие рабочие смеются, наблюдая за нами.
— Ты старая, а не тяжелая, — говорит он мне. Я бью кулаками по его спине и стараюсь не восхищаться его твердыми мускулами. Боже, этот мужчина накачан.
— Опусти меня, — требую я.
— Через минуту.
Он широкими шагами уходит с поля в сторону дома, и я решаю просто обмякнуть. Если он хочет нести меня, пусть несет.
За исключением того, что он несет меня прямо к бассейну.
Как только я вижу это, то снова начинаю сопротивляться.
— Ты же не сделаешь этого, — шиплю я.
Я слышу, как он ухмыляется. Я буквально слышу, как его губы растягиваются в улыбке, поэтому бью его по спине, пинаюсь и кричу.
Но он монстр.
Мускулистый, точеный красавец-монстр.
Он бросает меня на глубину.
Вода такая холодная, что у меня перехватывает дыхание, и я выныриваю, отплевываясь и размахивая руками.
— Я не умею плавать, — кричу я.
Я барахтаюсь, хватаю ртом воздух и тону, но, прежде чем успеваю это осознать, выражение лица Сэма меняется с удовлетворенного на испуганное, и он прыгает, чтобы спасти меня.
Когда он это делает, я перестаю притворяться, смеюсь и легко отплываю в сторону.
— Я выиграла, — объявляю я.
Затем цепляюсь за край, а он мокрый и сердито смотрит на меня.
— Знаешь, мой брат утонул, когда я был маленьким, — говорит он, и, БОЖЕ ПРАВЫЙ.
Я монстр. Я заикаюсь и спотыкаюсь, пытаясь что-то сказать.
— О, Боже мой. Мне так жаль. Элли никогда ничего не говорила. Ты серьезно?
Он ухмыляется.
— Нет. Я выиграл.
И с этими словами он вылезает из бассейна и удаляется в мокрых ботинках.
Добравшись до поля, он оборачивается и улыбается мне, и он такой злобный, такой уверенный в себе, что я не могу не кивнуть в знак признательности.
Это возможно… я думаю... может быть…Возможно, я встретила свою половинку.
Глава 9
Ковбойша, давай будем шлюхами
— Элли, Боже. Тебе нужно одеться как шлюха, — говорю я своей лучшей подруге в пять пятьдесят восемь вечера. — Алекс, пожалуйста, скажи ей. Это последний день, когда для нее приемлемо быть шлюхой.
Элли стоит передо мной, элегантно одетая в черную юбку-карандаш и красную шелковую блузку. На ней даже есть галстук-бабочка. Это слишком изысканно для того, что я запланировала.
Алекс улыбается ей.
— Ты выглядишь прелестно, кошечка Элли.
— Прелестно — неподходящий образ для девичника, — говорю я им обоим. — Тащи свою тощую задницу обратно наверх и надень наряд, который я тебе дала. У нас всего две минуты. Иди.
Я слегка подталкиваю ее, и она бросает на меня сердитый взгляд через плечо, но тащится вверх по лестнице.
— Беги, беги, — подталкиваю я ее.
Она снова бросает на меня сердитый взгляд, а затем исчезает в коридоре.
— Тебе понравится этот наряд, — говорю я Алексу. Он усмехается.
— Мне всегда нравились ее наряды.
— Перестань быть таким дипломатичным. Тебе это серьезно понравится.
Он закатывает глаза, и через две минуты я слышу топот ковбойских сапог по лестнице. Я улыбаюсь, потому что на Элли ее наряд... даже лента «Я невеста».
— Ура! — я вскрикиваю, а Алекс заливается смехом.
— Привет, маленькая ковбойша, — он целует ее в лоб и похлопывает по заднице, обтянутой джинсовой тканью. — Ты забрела в эти края за чем-то особенным?
Элли сердито смотрит на него, затем на меня. И тогда я ненавижу ее, потому что она выглядит очаровательно в шляпке.
— Вот, — я надеваю ее тиару принцессы поверх шляпы. — Теперь ты идеальна.
— Идеально дрянная, — поправляет она.
— В любом случае, — я согласна.
Подъезжает лимузин для вечеринки, и отсюда я вижу неоновые огни. Аллилуйя. У нас впереди целая ночь.