Он объявился в самом начале марта, и меня поразил его огорченный и расстроенный вид,
— Зачеты провалили? — спросил я.
— Хуже, — сказал Петя. — Из архива Вахтанга Шестого похищена часть документов, относящихся к торговому дому Хачапуридзе…
— Когда похищена? — растерянно спросил Березкин.
— Давно. В семнадцатом году. Сохранился акт, и в нем значится, что документы пропали после того, как были выданы для научной работы историку Розенбергу. Отмечено так же, что Розенберг иногда приводил с собой помощника, фамилия которого осталась неизвестной, к сожалению.
— Вы неистощимый кладезь новостей, Петя, — только и сказал я.
— Не хочу таких новостей! — возразил Петя. — Помните склеротического старичка, которого мы встретили в тисо-самшитовой роще? Он потом еще приходил к нам в лагерь.
Мы, конечно, помнили о нем.
— Наверное, не соврал он. Наверное, клад уже похищен, — и Петя загрустил.
Но наш философ был воспитан в оптимистических традициях.
— А может быть, злоумышленник только шел раньше меня тем же путем, и клад до сих пор лежит на своем месте!
— И ждет вас, — мрачно сказал Березкин.
— И ждет меня, — откликнулся Петя. — Унывать никогда не надо. Находчивость и еще раз находчивость! Вот я, например, не готовился к зачету, а сдал его. Спросите, как сумел? Находчивость выручила… Локтев — славный дядька, но есть у него «пунктик»: любит он, когда у него значение иностранных слов спрашивают… Повыписывал я из книжек эти самые слова, сел на консультации за первый стол, прямо перед Локтевым, и давай его по бумажке гонять… Через час он моим лучшим другом стал: «Вижу, говорит, что основательно ты подготовился». На зачете он почти и не спрашивал меня! У нас с Березкиным не было уверенности, что подобные студенческие штучки помогут Пете найти клад. Но хорошо уже и то, что Петино настроение после исповеди исправилось.
Глава двенадцатая
в которой мы предпринимаем кое-что, прояснившее попытку окончательно распутать историю с так называемым хостинским кладом, и с этой же целью беремся за хроноскопию документов из архива грузинского царя Вахтанга Шестого
Я давненько не видел Березкина в столь возбужденном состоянии.
— Знаешь, я все-таки хочу довести эту нехорошую историю до конца, — сказал мне Березкин. — Ей-богу, теперь я уже не отступлюсь. Йе люблю, когда меня считают дураком и когда мне морочат голову — тоже не люблю. Видишь, как откровенно я признаюсь тебе в моих слабостях!
Категоричность Березкина немного удивила меня, и я сказал ему об этом.
— Какая там категоричность! Сейчас ты перестанешь сомневаться.
Березкин набрал номер справочной и спросил телефон дирекции Оружейной палаты. Тотчас, не кладя трубку, он позвонил в дирекцию, представился и спросил, не может ли он получить справку о серебряной вазе, которая значится под индексом МС-316/98.
— Вы недавно брали ее для хроноскопии? — осведомился женский голос. — В таком случае, нет ничего проще. Эта ваза из Хостинского клада…
— Благодарю вас, — сказал Березкин. — Пока это все, что нас интересует.
Березкин повесил трубку.
— Итак, ты по-прежнему сомневаешься?
Не отвечая, я позвонил Пете и сказал ему, что мы хотели бы подвергнуть хроноскопии документы, относящиеся к торговому дому Хачапуридзе. Кстати, если Петя захватит составленный им план Хостинской крепости, то план не помешает нам.
— Видимо, это одно из редчайших совпадений, — улыбнулся Березкин, — но фантазер Петя оказался-таки прав, что план на амфоре имеет отношение к Хостинской крепости. Толчок его фантазии дал еще в Москве Брагин-цев, но само по себе совпадение забавно. Мы, скептики, никогда не осмелились бы на столь безапеляционное утверждение.
Петя приехал быстро, но с одним планом: вынести документы из архива ему не разрешили.
— Отправляйся ты, — предложил мне Березкин. — Расскажи им про хроноскоп. Иногда помогает.
Мне не пришлось рассказывать сотрудникам архива о хроноскопе — они знали о его существовании, и директор, ограничившись моей распиской, разрешил взять на два дня нужные нам документы.
К тому времени, когда я вернулся в институт, Березкин успел забраковать план крепости, составленный Петей. Я уже упоминал, что от Х. остинской крепости сохранились, в сущности, рожки да ножки, и Петя с планом перемудрил — выдал желаемое за действительное. Но Березкин вновь удивил меня: он рассуждал о плане с такой уверенностью, как будто подлинный чертеж его лежал тут же, в ящике письменного стола.
Я не стал при Пете выяснять, что дало Березкину право на категоричность суждений, и передал ему архивные документы.
Петя, который уже хорошо ориентировался в листах, заполненных непонятными нам значками (шрифт мхедру-ли!), тотчас раскрыл «дело» в том месте, откуда были похищены бумаги.
— Вырезаны бритвой, — сказал Березкин после короткого осмотра. — Но какая твердая и опытная рука — ни одного пореза на следующем листе!
Хроноскоп лишь подтвердил заключение Березкина, а мы уже догадывались, чья это рука, и получили тому новое доказательство. Березкин подверг общей хроноскопии листы, примыкавшие к вырезанному, и хроноскоп обнаружил на них следы рук — все тех же самых рук…
— Будет с нас, — сказал Березкин и отключил хроноскоп.
— Почему? — удивился Петя.
— А! Займемся чем-нибудь другим.
— В «деле» есть такой же план, как на вазах, и пчела тоже есть, — сказал Петя.
— Дойдем и до плана, и до пчелы. А вот этот почерк мне знаком. Посмотрим, что говорится о документе в описи…
— Личное письмо Давида Хачапуридзе, — быстро сказал Петя. — Того, которого убили.
— Охотно верю, — кивнул Березкин.
Он дал задание хроноскопу, и хроноскоп подтвердил тождество осредненной рукописной строки с почерком Давида Хачапуридзе.
— Так, еще два кончика сошлись, — удовлетворенно сказал Березкин. — А теперь показывайте план и пресловутую «пчелу».
Петя нашел нужный лист, а Березкин, небрежно бросив взгляд на него, тотчас отправился к хроноскопу.
— Ставишь на истолкование? — спросил я.
— Никакого истолкования уже не требуется, — ответил Березкин. — Достаточно общей хроноскопии.
Я по-прежнему не совсем понимал Березкина, но решил все расспросы отложить до вечера. Да и хроноскоп требовал внимания: на экране сразу же появился человек, аккуратно обводящий тонко очиненным карандашом сначала план, потом «пчелу»…
Петя тихо застонал, наблюдая молчаливую сцену, а Березкин вел себя так, словно ему заранее все было известно.
— Ничего не поделаешь, — сказал Березкин Пете. — Я тоже — за оптимизм. Но в данном случае…
— Что — в данном случае?
— Смотрите сами.
— А я не теряю надежды, — прошептал Петя.
Березкин выключил хроноскоп.
— Можно сегодня же вернуть документы в архив, — сказал он. — Больше мы ничего из них не выудим. Судя по описи, похищен документ, содержавший какие-то зашифрованные сведения о кладе. Но шифровка безвозвратно утеряна для нас.
Не согласившись с Березкиным, я еще раз просмотрел опись документов, и обратил внимание на несколько денежных расписок, оставленных Хачапуридзе, как сказано в описи, черкесами. Найдя расписки, я обнаружил в их нижней части, под строками, написанными обычным грузинским шрифтом, грубо выведенные закорючки и отпечатки пальцев.
— Хроноскопия не кончена, — сказал я Березкину. — По-моему, расписки даны людьми, отнюдь не поднаторевшими в скорописи.
— Это же и так видно!
— Не спорь и сформулируй задание.
Березкин выполнил мою просьбу, и на экране появилась огромная рука, в пальцах которой еле держалось-чуть подрагивало-гусиное перо (это уже мое уточнение, ибо на экране обозначился лишь тонкий заостренный предмет).
— Землепашец или воин, — сказал Березкин. — Удовлетворен?
— Нет. Мне нужна хроноскопия отпечатков пальцев.
— Не понимаю, куда ты клонишь.
— Все очень просто. К документам прикладывали обычно большой палец правой руки, а на большом пальце воина тетива на всю жизнь оставляла мозоль…