В 1895 г. зимой я получила от Захара в подарок две только что появившиеся на русском языке книжки: „Происхождение семьи…“ Энгельса и „Очерки и этюды“ Каутского. Надпись гласила: „Дорогой Женечке для прилежного изучения“. И я действительно много раз прочла эти книжки. Они сразу расширили мой умственный горизонт и пробудили глубокую жажду знания. Около этого же времени он прислал мне несколько номеров „Орловского вестника“ с напечатанной статьёй К. Левицкого „Ремесленник и пролетарий“. Мне статьи очень понравились, и я в письме к брату так сформулировала своё настроение по поводу неё: „Как бы я хотела много знать, чтобы понимать, что делается на свете!“ Это письмо я, уже будучи женой Константина Осиповича Левицкого, случайно нашла в его бумагах… Чтобы доставить удовлетворение молодому автору, Захар дал ему это письмо, а он его сохранил…Мне шёл шестнадцатый год, и передо мной вставал вопрос, что же я буду делать дальше? Ясно, что, живя на хуторе, я учиться не смогу, а потому надо во что бы то ни стало уехать. Конечно, первый проект был — уехать в Дерпт к Захару. Но где же взять денег? Захар жил на 25 рублей, которые он получал в качестве стипендии. На эти деньги вдвоём не проживёшь… В 1896 г. Захар окончил университет и занял место санитарного врача в Ладоге Петербургской губернии. Как только он устроился на новом месте, то начал настойчиво звать меня к себе, обещая помочь подготовиться к выпускному гимназическому экзамену. Мои старики и слушать не хотели о моём отъезде. „Как ты поедешь одна?“ — с ужасом говорила мама, которая уже много лет дальше нашего уездного города никуда не ездила… А отец категорически заявил, что не даст паспорта. Не менее категорически я ответила, что поеду… Две недели не говорил со мною мой строгий „батько“, как мы его называли… И сдался. Подавая мне новенькую паспортную книжку, он примиряюще сказал: „Ну, что ж, хочешь делать по-своему, — делай!“ Мы помирились, и я начала поспешно готовиться в дорогу. Моя мама проливала потоки слёз, готовя мне незатейливое „приданое“ в дорогу. А я ног не чуяла от радости, что, наконец, моя заветная мечта исполнилась и я еду к Захару.
Жутко казалось ехать одной, ведь до 16 лет я безвыездно жила на хуторе, среди полей и садов „благословенной“ Украйны. Пугливо озиралась я на людей, с которыми столкнулась в пути, но любопытство мышонка, попавшего на волю, брало верх, и к концу путешествия я уже с жаром излагала „свои взгляды“, главным образом из Писарева, какому-то молоденькому студентику, с которым мы так славно пели под стук колёс наши грустные украинские песни на площадке вагона… Вот и станция Волхов, где по уговору должен был встречать меня Захар. Крепко обнялись мы с ним, отныне он заменял мне и родных, и наш милый хутор, о которых я не раз потихоньку всплакнула дорогой.
Пересели мы на пароход, и я с восторгом смотрела на невиданную мною великолепную панораму: высокие каменистые берега, поросшие густым лесом; шумящие, покрытые белой пеной пороги, луга с яркими весенними цветами. Был май и кругом всё зеленело, цвело и благоухало. Я с наслаждением вдыхала чудесный лесной воздух, полный одуряющих ароматов цветов и трав…