Но мне никто не ответил.
В ванной, на полу засохшей лужей блестела кровь. В розетку воткнута выключенная плойка, со следами ЕЕ волос. Казалось, она только что вышла из номера, вот-вот вернется и начнет укладывать волосы. На столе стояли флаконы с остатками лекарств, на полу валялась окровавленная капельница. Мне стало плохо, снова подумал о Наташе, ноги подкосились, и я сел на кровать.
— Господин Фарах, — переводчик кивнул на колоритного араба, горой возвышавшегося возле стола, — говорит, чтоб вы собрали все вещи, нужно сейчас освободить номер.
— А спроси у господина Фараха, почему флаконы и капельницу на экспертизу не отправили, — я махнул в сторону бутылочек из-под лекарств, пылящихся на столе. — Мне же сказали, что их еще вчера якобы отправили на экспертизу, тогда как это понимать?
Рияд перевел слова, Фарах как-то недобро посмотрел на меня и что-то бросил на арабском. Второй полицай, видимо младший по званию, подобрал с пола целлофановый пакет, сложил туда флаконы из-под лекарств, систему для переливания. После, немного подумав, следом отправил и какую-то тряпку, лежащую рядом.
— Господин Фарах просит вас переодеться и собрать вещи, — напомнил Рияд.
Тут только вспомнил, что штаны и футболка у меня перепачканы кровью. Я подобрал с пола чистые штаны и майку, переоделся. Мой взгляд снова скользнул по плойке с Наташиными волосами, и я снова присел на кровать.
— Не могу стоять, ноги не держат, как ватные, — произнес я.
Господин Фарах смерил меня холодным взглядом и спросил, все ли ценные вещи на месте. Я ответил, что не вижу цифрового фотоаппарата, золотых изделий и денег. Здоровяк пояснил, что все перечисленное у них — в полиции, нет ли еще чего? Я отрицательно мотнул головой.
За три минуты два полицая и переводчик собрали мои и Натальины вещи и грубо запихнули все в один чемодан. Он сразу принял форму шара.
Через полчаса меня доставили в незнакомый полицейский участок. Рияд шепнул, что пока буду здесь.
— Как это? — попытался выяснить я.
— Ну, — он замялся и отвел взгляд, — пока побудешь здесь.
— Да что это? Меня арестовали? За что? Это что, тюрьма? — вопросы так и сыпали из меня как горох.
— Ладно, мне пора идти, давай! — Рияд, не отвечая, наскоро попрощался и, не глядя мне в глаза, ушел.
Перед уходом я продиктовал ему номер своей жены и попросил позвонить ей и все объяснить. Переводчик пообещал исполнить мою просьбу. «Лучше б я все же правда был сейчас на Ладоге», — мелькнуло в тот момент у меня в голове.
Завели в комнату без окон, за длинным казенным столом с инвентарным номером сидел узкоплечий усатый араб в голубой форменной рубашке с темно-синими погонами. Знаками показал, что надо вывернуть карманы и снять футболку. Обыскали, забрали мобильник, часы, носовой платок. Переписали изъятое, положили в специальный деревянный ящичек, туда же доложили мой паспорт и засунули в стоящий здесь же шкаф. Чемодан пристроили сбоку. Дали опись на арабском, объяснили, чтоб приложил к штемпельной подушке первый палец и сделал оттиск на листе, типа подпись.
Обвел взглядом присутствующих — их количество прибывало, вскоре негде было развернуться от набившихся в комнату стражей порядка. Видимо, хотели посмотреть на русского туриста, оказавшегося в щекотливом положении. По очереди пытались со мной заговорить: на арабском, французском, английском, оказались даже знатоки итальянского и немецкого, но я разочаровал полиглотов — ни одного из этих языков я не знал.
У меня складывалось такое ощущение, что попал не к арабам, а к папуасам, которые белого человека в глаза не видели. Каждый норовил меня потрогать, пощупать — уж не оптический ли обман зрения, только на зуб не попробовали. Все улыбались, чего-то говорили, похлопывали по плечу, предлагали сигарет.
Наконец, минут через 20 старший полицай выдворил всех за пределы комнаты и повел меня в коридор, ведущий в бездну. С соседних камер к решеткам прильнули десятки арестантов, те уже прослышали, что я русский, и пытались заговорить. Оказалось и среди них имелись полиглоты — звучала французская, английская, немецкая, итальянская речь. По-моему, кто-то еще и на греческом пытался объясниться со мной. Но я мотал головой и по-русски отвечал, что не понимаю их, и требовал представителя российского консульства. Но они лишь посмеивались и цокали языками. Наконец самый веселый надзиратель взял меня за плечо, подвел к первой свободной камере, открыл дверь и толкнул в «пропасть».