Когда немцы увидели подходящую группу офицеров (нас было человек 6–7), то из домика вышло несколько человек. Один немец погрозил нам кулаком. Мы не реагировали и продолжали наблюдать, стоя во весь рост. Затем отделился от группы немец и стал оправляться в нашу сторону. Я плюнул, отвернулся и пошел вдоль границы, вслед послышались улюлюканье и свист.
Я был удивлен таким поведением немцев. Ведь еще не засохли чернила на договоре о дружбе, подписанном Риббентропом и Молотовым. Мне это показалось странным.
Возвращались в Москву мы с Абакумовым разными самолетами.
Я сразу рассказал наркому Меркулову о посещении границы и поведении немцев. Он со свойственной ему выдержкой выслушал меня и сказал, что на днях было получено сообщение из Берлина от резидента, которому надежный агент сообщил, что Гитлер в мае или июне выступит войной против Советского Союза.
Я сразу сказал ему: «Так надо донести в ЦК, надо и нам меры принимать». На это мне Меркулов грустным голосом сказал: «Доносил».
Я уже понял, что видимо там, в ЦК, не обратили внимания на это донесение. Затем Меркулов сказал, что от премьера Англии есть сообщение Сталину, что немцы на нас нападут, но просил об этом никому не говорить.
Читая эту запись своих воспоминаний, я должен уточнить и дополнить <её> следующими фактами, которые я узнал позже.
В 1954 году <подчиненные>, разбирая документы в Комитете государственной безопасности, мне доложили подлинную записку резидента из Берлина от 17 марта 1941 года, <которую> докладывал Меркулов Сталину[65].
Резидент доносил, что он встретился с проверенным агентом, данные которого не вызывают сомнения. Агент сообщил, что Гитлер готовит армию для нападения на Советский Союз и планирует начало наступления в мае или, в крайнем случае, в июне 1941 года.
Это донесение Меркулов (нарком госбезопасности) направил лично т. Сталину со всеми мерами предосторожности и соответствующей серией в собственные руки. В препроводительной записке было коротко сказано: «Направляю при этом донесение агента из Берлина. Дата — март 1941 г.».
Документ этот был возвращен обратно в НКГБ. На препроводительной было рукой т. Сталина написано: «Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к… матери», и подпись — «И. Сталин»[66].
Мне стало ясно, почему Меркулов таким грустным тоном ответил: «Доносил». Он даже мне, первому заместителю наркома, кандидату в члены ЦК ВКП(б), депутату Верховного Совета СССР не посмел большего сказать, не то что показать это донесение. Поэтому всякие слухи и кривотолки о том, что разведка не доносила и не предупреждала Советское Правительство и ЦК об опасности войны против СССР, являются неверными.
Я в 1954 г. показывал Первому секретарю ЦК Хрущеву это донесение и резолюцию Сталина, однако тот не придал <этому> никакого значения и ничего не сказал.
Мне было не ясно, почему Сталин не поверил донесению разведки из Берлина и другим фактам, как то: сосредоточению немецких войск вокруг нашей границы, их наглом поведении и другим фактам. Но и после этого вместо того, чтобы анализировать обстановку и сделать правильный вывод, газеты продолжали публиковать успокаивающие статьи, что все идет хорошо.
В 1959 году, когда я работал заместителем начальника Генерального штаба МО, мне М. В. Захаров* сказал, что Кузнецов* Ф. Ф. ему рассказал, что якобы есть в архиве донесение бывшего начальника ГРУ генерал-лейтенанта Голикова в марте 1941 г. о войне. Попросил найти его.
Когда мне принесли это донесение, и я его прочитал, то стало ясно, почему Сталин не поверил донесению резидента НКГБ из Берлина, которое посылал Меркулов.
В донесении Сталину указывается: «По донесению наших военных атташе (идет перечисление 5 или 6 стран) стало известно от немецких военных атташе, что немцы готовят нападение на Советский Союз ориентировочно между 15 мая и 15 июня сего года», и указывались наиболее вероятные направления ударов, в том числе и на Москву. В числе перечисленных сообщений военных атташе было такое же сообщение военного атташе и из Берлина от 14 марта 1941 года.
Вместо того чтобы Голикову ради объективности направить эти донесения Сталину и не делать своих глупых выводов, Голиков пишет:
«1. Считаю, что наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР будет момент победы немцев над Англией или заключения с ней мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской или даже может быть от германской разведки. Подпись: 20 марта 1941 г., генерал-лейтенант Голиков»[67].
Несколько раньше «постарался» и нарком военно-морского флота Кузнецов* Н. Г. Он доносил 6 марта в ЦК Сталину, что «Военно-морской атташе в Берлине донес, что со слов германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию».
И в конце Кузнецов пишет: «Полагаю, что эти сведения являются ложными и специально направлены с тем, чтобы проверить, как будет на это реагировать СССР».
Вот эти два безответственных угодника настолько убедили Сталина в том, что в ближайшие месяцы немцы не нападут, что он не поверил разумному и правдивому донесению резидента НКГБ, о чем сообщал Меркулов. Голиков и Кузнецов своими безответственными выводами поставили нашу Родину в тяжелейшее положение…
Что касается «Зорге», кинокартину, которую сделали итальянцы, французы и японцы, и последующее награждение Героем Советского Союза, за то, что только он предупреждал о начале войны, — как видите, не соответствует действительности. И более того, я, будучи в этот период в МГБ, не помню об этом и сейчас не представляю, чей это был агент[68].
В одном случае в газетах писал чекист, что Зорге был у него на связи, а в другом случае, в Кр<асной> Зв<езде>, было сказано, что его завербовал Берзин, нач<альни>к ГРУ. Вот и пойми.
И наконец, я помню, когда началась война, Сталин дал указание МГБ во что бы то ни стало расшифровать японские шифры, чтобы их читать и знать, нападут ли японцы на СССР. Если бы был хороший агент в МГБ или ГРУ, он бы их добыл, но такого не было, в то время как по картине и записям журналистов получается, что шифрами мы владели.
Это верно, но получили не от Зорге, а другим известным мне путем. И я знаю людей, награждённых за это[69].
«Границу не переходить!»
После возвращения из Прибалтики включился в работу. Нужно сказать, что мне не понравилось «наследство», с которым пришли в НКГБ Меркулов, Кобулов и другие деятели из НКВД. Много запутанных следственных дел.
По-прежнему грузины, армяне и их прислужники дружат между собой, я один — как «варяг», приехавший из Украины, да к тому же еще и не чекист, а военный.
Всем им нравится, чтобы перед ними лебезили, заискивали и подхалимничали. Но от меня этого не дождутся. Я унижаться не собираюсь и свою совесть менять на хорошие отношения с кем-либо и в угоду кому-либо никогда в жизни не буду…
По работе у меня вроде все идет нормально, но на душе как-то неспокойно. Я частенько звоню в приграничные с немцами области — Львовскую, Брестскую и другие, оттуда отвечают: «Все нормально», но я настораживаю, чтобы тщательно наблюдали за немцами.
1 мая был большой парад, прошел хорошо, техника прошла хорошо, все были довольны, что у нас хорошая Красная Армия.
5 мая был выпуск академиков, на котором Сталин сказал, что обстановка сложная, поэтому надо выпускам в частях укреплять воинскую дисциплину и боевую мощь Красной Армии[70]. Затем был прием, Сталин был в хорошем настроении.
65
В другом варианте записок Серов указывает, что речь идет о разговоре «на явке нашего сотрудника (полковника Короткова) с проверенным агентом».
66
О том, что нацистская Германия готовит нападение на СССР, Сталину докладывали неоднократно. Та резолюция, о которой пишет Серов, была наложена на докладную записку Меркулова от 16 июня 1941 г. (не 17 марта!) с донесением советского источника, работавшего в штабе люфтваффе, X. Шульце-Бойзена. Сталин написал: «Товарищу Меркулову. Может, послать ваш „источник“ из штаба германской авиации к е… матери. Это не „источник“, а дезинформатор. И. Ст.» Подобным образом Сталин реагировал на все документы с аналогичными сообщениями. (Цит. по: Карпов В. Маршал Жуков: Его соратники и противники в дни войны и мира. М., 1994. Кн. 1. С. 211.).
67
Текст доклада начальника ГРУ Ф. Голикова Сталину от 20 марта 1941 г. воспроизводится дословно, (См.: Служба безопасности // Журнал МБ России. 1993 г. № 3. С. 7.).
68
На самом деле, Р. Зорге («Размай»), будучи резидентом советской военной разведки в Японии, предупреждал Центр о подготовке Германии к войне, однако не называл конкретных дат. Так, в агентурном сообщении 17 июня 1941 г. он докладывал начальнику разведупра РККА: «Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает — будет война или нет». (1941 год. Сборник документов. Кн, 2. М.: Демократия, 1998. С. 380.).
69
Советская разведка действительно овладела шифрами японской дипломатической переписки и правительственной связи без участия Рихарда Зорге. Ключевую роль в этом сыграли дешифровщики Борис Аронский и Сергей Толстой, а также резидент Идзуми Кодзо. (Cм.: Дегтярев К., Колпакиди А. Внешняя разведка СССР. М.: Эксмо, 2009. С. 101–105.).
70
5 мая 1941 г. в Кремле был организован прием для выпускников военных академий, где Сталин впервые публично объявил о неизбежности войны с Германией.