Если завод был оборонный, скажем, танковый, то он говорил танкист, что при штурме Берлина фашисты подбили танк, он горел, и отняли ноги и пальцы. Если артиллерийский завод называл, то говорил, что он артиллерист и т. д. Для большей убедительности называл имя и отчество директора завода, что он туда собирается съездить, и в конце беседы просил 2–3 тысячи денег для содержания семьи.
Ни один нарком ему не отказывал, а наоборот добавляли. Ни один нарком не спрашивал у него удостоверения. Таким образом, он уже обработал 12 наркоматов и два десятка ведомств.
У него была феноменальная память. Он мог подробно описать каждого наркома и его особенности. Так как я всех наркомов знал, то убедился в правдивости его слов.
В последнем случае он был у наркома Максарева, и после того как вышел, заболтался в приемной, а нарком позвонил в милицию с просьбой проверить, так как ему показался он подозрительным, и его задержали. И тут, как он говорит, спьяна допустил ошибку. Пошел к Максареву — это уже во второй раз, что и показалось ему подозрительным.
Рассказывая далее, он сожалел, как его все хорошо принимали, а «нарком Малышев Вячеслав Александрович сам на руках внес в кабинет. Хороший человек!» — умилился вор…
Я спросил: «Где Звезда Героя?» Он ответил, что один раз была у него подделка, но плохо сделана, поэтому oн не стал носить, чтобы не попасть. А когда спрашивали некоторые, почему не ношу, то я скромно отвечал, что в таком состоянии, без ног, не хочу компрометировать Звезду Героя. Одним словом, все получалось логично. В конце он рассказал, что «был в Киеве, получил квартиру с помощью секретаря московского горкома партии тов. Попова Г. М., который меня отправил из Москвы бесплатно на самолете и позвонил в Киев, чтобы дали квартиру. К сестре не заходил».
Закончив допрос, я проверил, в том числе и жену, и обо всем этом, с указанием фамилий наркомов и руководящих должностей, написал в ЦК. Все же это не обычный случай, быть такими доверчивыми. Правда, к военным все относились очень хорошо.
Через пару дней ко мне затрещали звонки наркомов. «Иван Александрович, это не так было, как ты пишешь».
Я сперва не сообразил, о чем речь, так как я наркомам не писал. Оказывается, мою записку по указанию тов. Сталина размножили всем провинившимся наркомам, и тов. Сталин потребовал дать объяснения в ЦК.
Я насторожился, думая, что, может быть, этот жулик и наврал что. Я спрашиваю: «А что не так было?» Отвечает: «Во-первых, я его не принимал и денег не давал, во-вторых, принимал мой зам., oн же и давал деньги, в-третьих, дали ему не три тысячи, а только две».
Я вижу, что поправки «существенные», и спрашиваю: «А ты-то его видел?» — «Да, видел, только две минуты и отсылал к заместителю».
Спрашиваю: «Заместитель по твоему указанию давал деньги?» Отвечает: «Я сказал помочь, а сколько он дает, я нe знал».
«Так, — спрашиваю, — в чем же не так было?» Смеется и говорит: «А здорово ты сделал» и добавляет: «А Малышев-то на руках внес!»
Одним словом все, кроме Максарева, были согласны, ну, а тот позвонил и говорит: «Не давал денег и сразу позвонил в милицию». Ну, возможно это и так, но у него, т. е. у жулика, при обыске обнаружили 2 тысячи рублей. Видимо, все-таки ему деньги дали.
Еще обижался Попов Г. М., и то, почему упомянул его, но я не мог же по выбору в ЦК докладывать.
Стали поступать ко мне данные, что в Москве развелось очень много девиц легкого поведения, которые не дают проходу мужчинам у основных московских гостиниц, особенно на центральных улицах.
Я выбрал время после 12 часов ночи и приказал работникам уголовного розыска задержать десяток таких девиц, с тем чтобы допросить и сделать соответствующие выводы, как с ними дальше поступать.
Позвонил зам. генпрокурора генералу-лейтенанту юстиции Вавилову* и договорились, что к 2 часам ночи подъедем на Петровку и допросим.
Когда стали вызывать этих девиц, то мы были удивлены тем, что некоторым из них было не более 16–17 лет, и они без стеснения разговаривают и приводят примеры о мальчишках, их друзьях 13–14 лет.
Рассказывают о легкой жизни, о болезнях и т. д. Все шло нормально. Вдруг вводят женщину лет 30, беременную на 7-м месяце. Меня Вавилов под столом толкнул ногой, мол, недоразумение. У нее в руке хозяйственная сумка с продуктами, маслом и т. д.