Тимошенко сказал, что НКВД забрали все автомашины, оставленные поляками. Я возразил, так как это была неправда. Хрущев поддержал Тимошенко.
Я сказал, что каждой опергруппе нужна автомашина для поездки на обыски, для арестов, для подвоза продуктов и т. д., так как из Киева опергруппа в 28 человек приехала с войсками, своих машин не было. Остались все при своем мнении, но осадок нехороший[41].
На следующий день я, проинструктировав начальников опергруппы, двинулся во Львов. Наши войска уже тоже подходили.
Около Львова создалась интересная ситуация. С западной стороны город окружили наши части, которыми командовал Голиков*. С восточной стороны находились гитлеровские войска[42].
Командование немецких войск обратилось к дивизионному генералу, поляку Лянгнеру*, оборонившему Львов, чтобы он сдал город немцам. Он ответил отказом.
Немцы прислали к нам своего парламентера, заявившего, что немцы уже почти заняли Львов, поэтому мы не должны туда вступать. Мы возразили. Все это показалось подозрительным.
К вечеру к нам вышел парламентер от Лянгнера, который сказал, что генерал решил на определенных условиях сдать Львов славянам, т. е. нам, а не немцам. Мы условились утром с Лянгнером встретиться в Винниках (предместье Львова).
Рано утром Военным советом округа было поручено товарищам Курочкину*, Яковлеву[43] и мне встретиться с генералом Лянгнером, который прибыл с двумя офицерами и машинисткой. Поздоровались. Оказался небольшой, но довольно суровый генерал.
Разговоры были короткие. Он нам рассказал, что немцы вынуждали сдать Львов им, но он решил твердо сдать русским. Изложил условия:
а) не открывать огня, дабы не губить народ;
б) дать свободу солдатам, геройски защищавшим Львов;
в) отпустить по домам офицеров, которые не будут воевать против русских.
Мы, в основном, приняли предложение с добавлением, что войска выйдут организованно за город и сложат оружие, чтобы его не растаскали. Строго прикажет офицерам, чтобы не было провокационных выстрелов. Лянгнер согласился с нашими добавлениями, и был тут же составлен документ в 2-х экземплярах.
К вечеру уже начали поляки выходить из города. Наши части рванули в город. Не обошлось без неприятностей.
При входе в город наши увидели поляков с оружием, открывали по ним огонь. Это объяснялось тем, что все-таки в ряде городов при занятии с поляками пришлось воевать. Ну, и тут начали.
Как правило, по всем улицам шла стрельба. В большинстве начинали наши. Но вместе с этим и поляки, огорченные занятием западных областей, были на нас озлоблены. Я видел много задержанных офицеров с оружием. Да и в последующие дни пришлось немало с ними повозиться.
К вечеру пришло указание из Москвы всех офицеров задержать и направить на сборные пункты на Украину. Пришлось срочно организовать эту работу.
К счастью, в последующем приехали офицеры из НКВД, которые и полностью занялись этой работой, кстати сказать, вопреки нашему договору с Лянгнером[44].
Лянгнера я разместил с денщиком в особняке и организовал охрану. В дальнейшем, когда убедился, что он не представляет никакого интереса для Советского Союза, и получил указание не чинить ему препятствий, он уехал в Румынию, и больше о нем я никогда не слышал[45].
Вот сколько я не замечал, при всяких ситуациях массой, а в военном деле — солдатами, овладевает «психоз» по какому-либо поводу. В частности, при занятии западных областей Украины с первых дней, особенно во время занятия Тернополя, овладел «психоз» в том, что поляки по нашим стреляют с крыш и из чердаков домов. И уже во всей дальнейшей операции по овладению городом этот «психоз» преследовал всех.
Не обошлось без этого и при занятии Львова, хотя никаких оснований к этому не было (кроме крайне редких случаев, когда отдельные фанатики все же пытались обстреливать).
В первую ночь во Львове я с группой сотрудников остановился в гостинице «Астория», напротив которой была небольшая площадь. На площади стояли наши танки и бронетранспортеры. С вечера я обошел танкистов, поговорил, все было спокойно. В городе слышны были редкие выстрелы.
Часов в 22 я сел покушать с адъютантом. Вдруг раздался выстрел, за ним — пулеметная очередь. Адъютант бросился к окну, которое было зашторено. Я крикнул ему, чтобы не открывал штору, так как красноармейцы увидят свет и откроют по окну огонь.
Ко мне тревожно постучали. Открыл дверь, стоит с растерянным видом гражданский человек и, называя по имени, просит подняться этажом выше, так как там убили редактора «Советской Украины», как будто фамилия его была Чеканюк.
41
«Неприятный разговор» с Хрущевым и Тимошенко, видимо, оставил у Серова столь тяжелый осадок, что он решил письменно доложить о нем наркому Берии. В рапорте от 27 сентября 1939 г. Серов указывает, что поводом к конфликту явились безобразия, «какие творятся с трофейными машинами, велосипедами среди комсостава армии». Но особенно 1-го секретаря возмутило, что и сам нарком приехал на машине бывшего жандармского управления.
«Хрущев истерическим голосом закричал на меня, начал ругаться нецензурно и заявил, что все вы сидите в Штабе, насмотрелись на старое вражье чекистское руководство и продолжаете до сего времени этими методами руководить… Хрущев подскочил ко мне с кулаками, заругался нецензурно по нашему с т. Михеевым адресу…».
Впрочем, после бурного выяснения отношений острота спала, Хрущев успокоился, «и беседа закончилась по-деловому».
«Я приму все меры, чтобы установить деловой контакт в работе, но быть подобным некоторым окружающим его я не сумею, — докладывал Серов Берии. — Настоящее написал Вам, тов. нарком, с тем, чтобы Вы дали указания по этому вопросу» (Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. М, 1999. С. 784–786).
43
Это была первая встреча Серова со своим бывшим командиром полка. Н. Яковлев участвовал в польской операции в качестве начальника артиллерии Украинского фронта.
44
В общей сложности по итогам польской кампании было арестовано 240–250 тысяч польских военнослужащих, пограничников, полицейских, жандармов, тюремных стражников и т. п. Большинство солдат и унтер-офицеров вскоре были освобождены. Часть из оставшихся в плену офицеров (21 857 чел.) будут расстреляны весной 1940 г., остальные — направлены в лагеря на территории СССР (см. Катынское дело (Электронные копии документов, связанных с расстрелом поляков в Катыни и других местах из «пакета № 1», размещенные на портале «Архивы России»; http://rusaгсhives.ru/рublication/katуn/spisok.shtml)).
Репрессии также коснулись и их родственников. 7 марта 1940 г. Берия подписал указание Серову: до 15 апреля «произвести выселение в районы Казахской ССР сроком на 10 лет» всех членов семей ранее арестованных польских офицеров, тюремщиков, жандармов, помещиков, фабрикатов, чиновников.
Приказ НКВД подробно расписывал механизм этой малопривлекательной операции: все действия начинаются во всех городах Западной Украины синхронно, с наступлением рассвета. Текущее руководство на месте осуществляет оперативная тройка (начальник райотдела НКВД и по одному представителю от союзного и республиканского наркоматов). Ей приданы дополнительные резервы войск НКВД.
На 2–3 семьи идет опергруппа из 3 сотрудников НКВД, милиции, внутренних и пограничных войск, проводит в жилище обыск. С собой выселяемым дозволяется взять только 100 кг на человека; остальное имущество доверенные лица обязаны распродать в течение 10 суток. Вся их недвижимость и собственность, включая предприятия, активы и акции, конфисковывалась в доход государства. Под конвоем депортируемые доставлялись затем на железнодорожную станцию «для погрузки в заранее поданные вагоны».
В общей сложности в Западной Украине и Белоруссии таких насчитывалось порядка 25 тысяч семей, почти 100 тысяч человек. (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Накануне. Кн. 1. М.; Книга и бизнес, 1995. С. 158–161, 165.)
В целом же за предвоенный период силами НКВД было проведено 4 массовых волны депортации «социально чуждых» поляков. Например, 10–11 февраля чекисты провели операцию по выселению т. н. «осадников» вместе с семьями (отличившиеся в советско-польской кампании военные, получившие земельные наделы). За 2 дня своего жилья лишилось 95 314 чел. (Сталинские депортации 1928–1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2005. С. 124.)
45
Бригадный генерал польской армии и бывший командующий 6-м Львовским корпусом Владислав Лянгнер (1896–1972) после капитуляции был доставлен в Москву, но, в отличие от большинства своих товарищей, сохранил свободу и даже получил право покинуть СССР. С 1940 г. Лянгнер жил в Лондоне, участвовал в работе польского правительства в изгнании, был членом военного трибунала. Прожил в эмиграции до старости, скончавшись в возрасте 75 лет.