Покровский, когда я ему рассказал о сомнениях Половцова по поводу возможных последствий нашего протеста перед Швецией, вплоть даже до падения кабинета Брантинга, благоприятного в общем для России, тоже этим обеспокоился — читал два раза телеграмму и заставил меня показать соответствующие донесения Неклюдова. Только после этого он согласился со мной, и телеграмма была отправлена за его подписью. За два дня до падения монархии и кабинета князя Голицына, в коем участвовал Покровский, и он, и ближайший его сотрудник Половцов гораздо больше беспокоились за судьбу Брантинга, чем за свою собственную!
Началась стрельба…
Этот доклад был моим последним деловым докладом у министра при царском режиме. Дела Совета министров на 28 февраля 1917 г. в совершенно приготовленном виде были переданы мною уже не Покровскому, а его дежурному секретарю князю Васильчикову, чиновнику канцелярии министра, так как Покровский в этот день рано утром передал все текущие дела и управление ведомством Нератову. Это последнее назначенное заседание Совета министров не состоялось в Мариинском дворце вовсе за фактическим прекращением действия Совета министров. Царского правительства в этот день уже не существовало, последнее «частное совещание» некоторых министров состоялось 27 февраля на квартире премьера, князя Голицына. Н.Н. Покровский в нём еще участвовал.
27 февраля в министерстве фактически уже не работали, хотя все чиновники были налицо и наблюдали из окон министерства, как на Дворцовой площади в Зимний дворец с полковым оркестром и распущенными знамёнами входил Кексгольмский полк. Сначала на Невском проспекте, а потом и у нас на Дворцовой площади началась стрельба. Нератов послал Татищева, директора канцелярии министра, в Государственную думу к П.Н. Милюкову, чтобы установить связь с новым министром иностранных дел ещё не образованного правительства совершившейся революции. Но здесь в эти дни 27–28 февраля 1917 г. царского правительства уже не было, и наше ведомство на рубеже двух эпох в незабываемые часы неповторимого волнения и напряжённого наблюдения в самом сердце революционной столицы, лицом к лицу с безмолвным и пустым Зимним дворцом, на котором в 5 час. дня 27 февраля под звуки кексгольмского марша был спущен императорский штандарт, было не министерством, а собранием людей, вместе со всей Россией присутствовавших при падении строя, который, казалось бы, был неразрывен с самим именем России. Как мы переживали эти дни, связанные уже с новой эпохой, и как была встречена Февральская революция в дипломатическом ведомстве — это уже лучше излагать в непосредственном рассказе о деятельности нашего министерства при Временном правительстве.
Часть 2
Дипломатическая служба при Временном правительстве (март — октябрь 1917 г.)
Новая роль чиновничества
Настоящие записки относятся к периоду Временного правительства, от его возникновения в марте 1917 г. до падения 25 октября 1917 г., и являются по своему содержанию прямым продолжением предшествующих записей, озаглавленных мной «Три года дипломатической службы при царском правительстве (август 1914 — февраль 1917 г.), так как до дня прихода в министерство иностранных дел Л. Троцкого в качестве комиссара по иностранным делам нового рабоче-крестьянского правительства России 27 октября 1917 г. я продолжал оставаться на действительной службе в дипломатическом ведомстве.
За этот промежуток времени в моём служебном положении произошла резкая перемена. В связи с уходом М.И. Догеля из Юрисконсультской части в самом начале Февральской революции и уходом барона Б.Э. Нольде из министерства вместе с П.Н. Милюковым и П.Б. Струве с мая 1917 г. я и формально и фактически становлюсь единственным ответственным юрисконсультом министерства иностранных дел и на этом посту остаюсь до большевистского переворота. Мне приходится принимать участие в Главном земельном комитете В.М. Чернова в качестве официального представителя нашего министерства, в русско-польской комиссии А.Р. Ледницкого, в комиссии С.А. Котляревского по вероисповедным вопросам, в комиссии Ф.А. Лизогуба по вопросам военнопленных славянского происхождения, в многочисленных комиссиях, касавшихся неприятельских подданных, в Высшем призовом суде, словом, во всех тех совещаниях внутриполитического характера при Временном правительстве, где затрагивались вопросы внешнеполитического свойства, требовавшие участия министерства иностранных дел.
За это время компетенция преобразованной Юрисконсультской части, которой я теперь управлял уже в качестве законного и полноправного начальника, не только не сузилась, но, наоборот, расширилась грандиозно, в особенности после ухода из министерства барона Б.Э. Нольде и назначения его преемником на посту товарища министра А.М. Петряева, который при всех его дипломатических данных не обладал юридическими познаниями и в пределах моей части вынужден был дать мне полную свободу. Ниже я подробно расскажу обо всех этапах моей деятельности в это время. Здесь же должен отметить именно то обстоятельство, что мне особенно близко пришлось столкнуться с вопросами внутриполитического характера, так наз. общей политики, поскольку я продолжал при министре иностранных дел нести обязанности докладчика по делам теперь уже не Совета министров, а Временного правительства. Дипломатическая работа П.Н. Милюкова и М.И. Терещенко во всех своих деталях значительно полнее и яснее стала мне знакома в связи с тем, что оба они (в особенности Терещенко, лишённый сотрудничества Нольде) принуждены были ежедневно ко мне обращаться в силу моего положения единственного юрисконсульта в министерстве.