Основываясь на буквальном смысле этого манифеста, я считал необходимым извещать лишь о возникновении Временного правительства и о преемственном переходе к нему всех прежних прав и обязанностей, международно-правового актива и пассива прежнего российского императорского правительства, упоминая только о том, что вопрос о будущей форме правления будет решён Учредительным собранием, говорить же о «совершившейся перемене формы правления» мне казалось преждевременным, так как теоретически на основании рассматриваемого манифеста Учредительное собрание могло высказаться за монархию и тогда в России никакой «перемены формы правления» не последовало бы.
Нольде стоял на диаметрально противоположной точке зрения. Он считал, что суть сообщений как раз и заключалась в том, что «перемена формы правления» уже произошла — раньше было царское правительство, теперь Временное, «и кто его знает, сколько оно будет существовать, а Учредительное собрание, может быть, и совсем не соберётся». Эти загадочные слова, толковавшие манифест Михаила Александровича в смысле окончательного падения монархии и произнесённые лицом, стоявшим к правительству ближе нас двоих — Татищева и меня, вызвали ядовитое замечание Татищева о «временнодержавии», и так как все мы были настроены одинаково сочувственно к Временному правительству, то рассмеялись, и Нольде прибавил, что, мол, «это и будет самый лучший исход».
Хотя впоследствии Нольде и стал членом комиссии по созыву Учредительного собрания и был арестован большевиками в ноябре 1917 г. вместе с П.П. Гронским, В.Д. Набоковым, М.В. Вишняком и другими, но в период министерства Милюкова он никогда не говорил об Учредительном собрании иначе, как о чём-то крайне далёком, если и не совсем мифическом. Тут же совершенно неожиданно Нольде в припадке откровенности сообщил, как он был приглашён на «частное совещание Временного правительства», где новые правители России задали ему вопрос: «Чем, собственно, занимаются министры?», и так как среди присутствовавших не было ни одного бывшего министра, то Нольде подробно им рассказал, «что министры делают». Об этом Нольде, опытный бюрократ, сын управляющего делами Совета министров, говорил с нескрываемым сарказмом.
Сообщение иностранным государствам, набросанное вчерне тут же, Нольде с собственным вариантом о «перемене формы правления» взял с собой для доклада Милюкову и последующего одобрения Временным правительством. Любопытно, что это извещение в окончательном виде вышло с упоминанием в самом начале о «совершившейся перемене в образе правления», а в конце говорилось об Учредительном собрании, которое-де «определит окончательный государственный строй России». Получилась неопределённость: на самом деле сообщалось лишь о перемене правительства, а не о перемене формы правления, которая могла быть или не быть, говоря абстрактно, в будущем.
Нольде, конечно, понимал эти юридические тонкости; поддаваясь общему настроению, он шёл дальше того акта, который сам же составил, то есть манифеста Михаила Александровича, и считал, что монархия в России уже пала. Сообщение Временного правительства, сделанное иностранному дипломатическому корпусу в Петрограде в вышеуказанном направлении, и за границей в дипломатических канцеляриях, и в прессе создало определённое впечатление о «падении монархии», и политический смысл Февральской революции усматривали в фактическом переходе России к республиканскому режиму. Наш Отдел печати, управляемый Александром Иосифовичем Лысаковским, впоследствии посланником при Ватикане, был подвергнут форменной осаде иностранными корреспондентами, в особенности интересовавшимися вопросом «о монархии и республике», и, несмотря на всю дипломатическую изворотливость Лысаковского, его часто ставили в тупик слишком откровенные расспросы по пункту, который намеренно затушёвывался Временным правительством.
Но наибольший интерес проявили Североамериканские Соединённые Штаты. Панамериканская ассоциация прессы телеграфировала прямо Милюкову, прося его прислать «авторитетное» лицо в САСШ, чтобы в ряде публичных докладов и лекций объяснить подробно политический смысл происшедшего февральского переворота. Материальные условия указывались тут же — 1000 долларов в месяц, не считая путевых расходов, гостиниц и гонораров за лекции. Соболев, показавший мне эту телеграмму, предлагал мне полушутя-полусерьёзно ехать на этих условиях. Милюков доложил Временному правительству эту телеграмму и в связи с добровольной отставкой Ю.П. Бахметева поднял вопрос о посольском кандидате в Северную Америку, не имея в этот момент определённого кандидата (Б.А. Бахметьев был выдвинут несколько позднее, в тот момент он был назначен товарищем министра торговли и промышленности).